УЧЕНЫЕ ЗАПИСКИ КАЗАНСКОГО ГОСУДАРСТВЕННОГО УНИВЕРСИТЕТА Том 148, кн. 4 Гуманитарные науки 2006

ТЕОРЕТИЧЕСКИЕ И МЕТОДОЛОГИЧЕСКИЕ ВОПРОСЫ ИСТОРИЧЕСКОЙ НАУКИ

УДК 930.9:94(5)

ФАЗОВАЯ ТЕОРИЯ И.М. ДЬЯКОНОВА: ВОСТОКОВЕДЕНИЕ И ОСМЫСЛЕНИЕ ХОДА МИРОВОЙ ИСТОРИИ

И.К. Калимонов, Д.Е. Мартынов

Аннотация

Статья посвящена эпистемологической ситуации в исторической науке второй половины ХХ века. Увлечение поисками общих закономерностей привело к подмене истории социологией, к описанию различных культурных или социальных состояний общества, что определило отход от изучения единичного события, недооценке повествовательной истории, позволяющей описывать единичные явления в их постоянном изменении, учитывая при этом соотношение случайного и необходимого в истории. История представала в этих описаниях как нечто заданное, предрешённое действием неких статистических законов, существующих отдельно от деятельности конкретных людей. И.М. Дьяконов стал рассматривать историю с феноменологической позиции. Его теория может быть использована для реконструкции всеобщей (глобальной) истории, так как в ней синтетически соединены лучшие стороны обеих конкурирующих научноисследовательских программ: номологической и идеографической.

«Теория является обобщённым номологическим знанием, в структуре которой явление не просто описывается, а объясняется путём раскрытия его внутренней сущности. Теория должна объяснять факты на основе фундаментальных идей, принципов и законов, сводя их совокупность в единую систему» . В этом тезисе проявляется проблема, связанная со спецификой исторического знания. Теории, как правило, вырабатываются в процессе обобщения накопленной информации с последующей их верификацией путём наблюдения или его разновидности - эксперимента. Поскольку прямое наблюдение за тем, что уже произошло, в принципе невозможно, неоднократно ставился вопрос о том, что историю нельзя считать научной дисциплиной, так как её конструкции условны, умозрительны по своей природе и субъективны. В попытке избежать этих недостатков, присущих истории как дисциплине, а также под влиянием развития социальных наук, и в первую очередь социологии, изучающей только

1 Ковальченко И.Д. Методы исторического исследования. - М., 2003. - С. 26.

то, что имеет склонность к повторяемости и имеет массовый характер, в историографии ХХ в. стали доминировать подходы, ориентированные на изучение массовых явлений, обусловленных воздействием объективных факторов исторического процесса. Общая направленность таких исследований определялась и тем, что историки XX в. сами были современниками эпохи массовых общественных движений и социальных изменений, вызванных промышленной революцией и научно-техническим прогрессом. Эти исследовательские программы были привлекательны тем, что облегчали применение системного подхода, а во многих случаях позволяли применять математические методы исследования. В современной французской историографии они получили название «функционалистских»1. К ним можно отнести все три основных течения европейской исторической мысли: позитивизм, марксизм и французский структурализм (французская историческая школа «Анналов»). Недостаток всех этих подходов был один: они не учитывали наличие у людей (субъектов истории) свободы выбора, обусловленной наличием воображения.

Представители самой школы «Анналов» констатировали, что «в последние два десятилетия XX в. функционалистская парадигма, несмотря на отсутствие сколь-либо явного кризиса, судя по всему, потерпела крах, а вместе с ней и научные идеологии, объединявшие социальные науки (или служившие им общей отсылочной рамкой). <...> само общество перед лицом новых, с виду необъяснимых форм кризиса было охвачено сомнениями, неизбежно порождавшими скептицизм относительно самих притязаний на глобальное понимание социального. Такие притязания, выражаемые в явной или скрытой форме, составляли кредо предшествующих поколений историков; отныне же осуществление этой цели откладывалось»2.

Результаты научно-технического прогресса привели к тому, что стала очевидной роль субъекта в социальных изменениях. В условиях, когда от группы людей, обладающих возможностью применения ядерного оружия, зависит судьба человечества, говорить об объективных законах неуклонно прогрессирующего человечества, по крайней мере, наивно. Стало понятно, что необходимо изменить точку зрения на роль так называемых объективных факторов исторического развития. Их надо рассматривать не столько как основу объективного развития общества, сколько как объективные ограничители человеческого воображения. Чем больше люди понимают механизмы воздействия этих ограничителей, тем больше степеней свободы становится у общества. Другими словами, как писал в своей книге французский историк Э. Куто-Бегари, стало очевидным, что «писать историю болезни, игнорируя наличие вполне конкретных больных и врачей, просто нельзя» .

Функционалистские школы наткнулись на препятствие, о котором предупреждал Н.И. Кареев - «преобразование истории по типу номологических наук. означало бы её упразднение или, вернее, превращение в социологию». (Заметим,

1 Ревель Ж. История и социальные науки во Франции. На примере эволюции школы «Анналов» // Новая и новейшая история. - 1998. № 6. - С. 76.

2 Там же. - С. 77.

3 Coutau-Begarie H. Le Phenomene nouvelle histoire, grandeur et decadence de l"ecole des «Annales». - Paris, 1989. 2-ed. - P. XXVII.

что эти слова выдающийся российский историк написал в начале ХХ в., тогда, когда только зарождались исследовательские программы, положившие начало школе «Анналов») . Таким образом, возможно изучение истории структур и статистики, но не истории, которую делают люди. Междисциплинарный подход, который был представлен как новое слово в историографии, оппонентами был охарактеризован как перенос методов социологии на историческую науку2.

Для отечественной историографии 1990-х гг. было типичным восторженное отношение к одному из самых ярких проявлений такого подхода к изучению истории, а именно к школе «Анналов», которую противопоставляли марксизму в традиционном для советской историографии понимании. В действительности между этими парадигмами научного осмысления истории гораздо больше общего, чем принято думать. Увлечение поисками общих закономерностей привело в конечном итоге к социологизации истории, к описанию различных культурных или социальных состояний общества, что повлекло за собой отход от изучения единичного события, недооценку повествовательной истории, позволяющую описывать единичные явления в их постоянном изменении, учитывая при этом соотношение случайного и необходимого в истории. История представала в этих описаниях как нечто предзаданное, предрешённое действием неких статистических законов, существующих как бы отдельно от деятельности конкретных людей.

Характерной особенностью развития исторической науки до 60-х гг. ХХ в., -равно востоковедческой и «западнической» её составляющих - была тенденция выявления статической структуры общества. Возникала ситуация, характеризуемая следующими особенностями: а) имел место разрыв между теоретическим осмыслением накопленной информации и массивом конкретно-исторической информации по странам и регионам, которым располагают отрасли исторической науки3; б) имел место разрыв между «статичностью» предмета исторической науки и динамикой тех же предметов, изучаемых другими общественны-4 \

ми дисциплинами; в) имело место резкое количественное и качественное несоответствие массивов накопленных данных и уровня их теоретического ос-

1 Кареев Н.И. Из лекций по общей теории истории. Теория исторического знания и теория исторического процесса. Ч. I. - СПб., 1913. - С. 70.

Dosse Francois. L"histoire en miettes. Des Annales a la nouvelle histoire. - 1987. - Р. 69.

3 Можно привести в качестве примера курьёз, также связанный с именем И.М. Дьяконова. После публикации в «Вестнике Древней Истории» (далее везде - ВДИ) статьи «Община на Древнем Востоке» (1963. № 1. -С. 16-34) в том же году учёный подвергся чрезвычайно некорректной критике со стороны М. О. Косвена (см.: Косвен М.О. К вопросу о древневосточной общине // ВДИ. - 1963. - № 4. - С. 30-34). Показательным моментом этой критики было то, что М.О. Косвен, судя по всему, не понимал, как можно выводить теорию из фактического исторического материала, а не из работ предшественников (он обвинил И.М. Дьяконова в заимствовании взглядов Б.Г. Нибура). Также он критиковал материалы о деспотической власти патриарха в древнемесопотамской общине на основе цитаты Энгельса относительно югославской задруги (см.: указ. соч. - С. 33.)

4 Данное обобщение в большей степени касается отечественного востоковедения. Как выразился акад. И. М. Дьяконов, «даже проблемами общественного производства на древнем Востоке мы занимались мало, и тем менее мы занимались проблемами потребления, обмена, обращения, экономических целей производства, бюджетом отдельных государственных и особенно частных хозяйств и т. п. Такие важнейшие вопросы, как характер собственности в древнем мире на разных этапах его развития, уровень товарности и т. п., не были до конца решены. Например, утверждая в том или ином случае, что уровень развития товарного производства или же выхода товарной продукции был низок, мы никогда не пытались проверить это утверждение на конкретном материале и точнее выяснить этот уровень, а в этой области, как оказывается, нас ждут чрезвычайно интересные сюрпризы» (Дьяконов ИМ. Основные черты древнего общества (реферат на материале Западной Азии) // Проблемы докапиталистических обществ в странах Востока. - М., 1971. - С. 128).

мысления в отраслевой структуре исторической науки (востоковедческие дисциплины развивались «на опережение»).

В результате оказывалось, что разрабатываемые относительно немногочисленными мыслителями общие схемы развития человечества, во-первых, чрезвычайно несходны между собой, во-вторых - страдают той же самой «статичностью». Прежде, чем обращаться к главному предмету нашей работы, надлежит осмыслить это положение.

В первую очередь, это выводит нас к основной дихотомии, на которой строятся большинство теорий и методик исторических исследований, - оппозиции «Восток - Запад», а ещё точнее - «Запад - Восток».

Отстранение как чуждой истории части человечества, не принадлежащей к той или иной этнической общности, полагающей себя «избранной» или «цивилизованной», не является привилегией европейских народов1. Является ли представительной эмпирическая база, объясняющая причину того, что европейское сознание (равно античное и нововременное) вплоть до начала ХХ в. отстраняло как чуждую себе всю историю человечества, предшествующую эллино-иудей-ской, а также отправляло всё, что находилось вне сферы собственной духовной жизни, в витрины этнографических музеев? Утверждение (мы его цитируем по К. Ясперсу) «наука и техника возникли у романо-германских народов»2 несостоятельно. Как показали исследования Дж. Нидэма и Н. Сивина (на китайском материале), высокоразвитая технология может возникнуть как результат деятельности сознания, не обладающего рациональностью и логическим мышлением в современном его виде3. Следовательно, причины расхождения путей развития и того, что Запад в ХХ в. явно потеснил Восток (по крайней мере, в сфере практической политики и технологии), необходимо искать в другом месте.

Следуя логике рассуждения К. Ясперса, попытаемся выделить некие глубинные основания европейской «исключительности».

1. Идея политической свободы4.

2. Рациональность, основанная на логической мысли и эмпирической данности. Это же касается не только науки и способа философствования: в сфере общественных связей возникает идея правового государства с его исчисляемо-стью жизненных функций каждого отдельного индивида. Это возможно только при «нацеленности» рефлексии на познание границы рациональности.

3. Осознанная внутренняя глубина личности5. Естественно, что в различных эпохах и культурах (греческой, римской и т. д.) она будет наполняться

1 Пережитки этого архаического типа мировосприятия и по сию пору могут встречаться на Дальнем Востоке (особенно в Китае). В аккадском языке вплоть до VI - V вв. до н. э. термины «чужеземец» и «враг» были синонимами.

Ясперс К. Смысл и назначение истории. - М., 1994. - С. 85.

3 См.: Needham J. Science and Civilization in China: in 7 v. V. 1. Introduction and Orientation. - Cambridge, 1954. Из новейших работ на эту тему см.: Торчинов Е.А. Пути философии Востока и Запада: пути познания запредельного. - СПб., 2005.

4 В «Смысле и назначении истории» на первое место выносится географическая специфика: разнообразие ландшафтов Запада в отличие от «замкнутых континентов Китая и Индии». Однако этот тезис мы отметаем ввиду его несостоятельности. Подробнее (на материале Китая) см.: Малявин В.В. Сумерки Дао (китайская культура Нового времени). - М., 2000. - С. 16-27.

5 Более всего (и поэтичнее, добавим от себя) об этом писал О. Шпенглер. См.: Шпенглер О. Закат Европы. Т. 1. - М., 2003. - С. 351-435. Ср. специфику китайской личности эпохи позднего средневековья: Малявин В.В. Сумерки Дао. - С. 80-117.

4. Осознание необходимости существования мира в своей реальности.

Последний тезис означает, что расщепление сущности на экзотерическую (жизнь в её животности) и эзотерическую (трансперсональную) будет в западном сознании и образе мышления, а в конечном итоге, и в образе жизни нивелироваться, пытаясь найти выход из указанного деления в самой структуре мира, с помощью идеи поднять действительность до необходимого уровня1. Последнее означает, по Ясперсу, что «Запад знает с неопровержимой достоверностью, что он должен формировать мир. Он ощущает смысл реальности мира, смысл, в котором заключена беспредельная задача - осуществить познание, созерцание, воплощение этой действительности мира в нём самом, из него самого. <.> Тем самым стало возможным познание действительности мира, постигающее крушение в том глубоком смысле, который ещё не есть окончательное истолкование. Трагическое становится действительностью и сознанием одновременно» .

О чём свидетельствуют выделенные К. Ясперсом особенности европейского менталитета? В качестве оппозиции ему можно привести китайский опыт. Китайский вариант мировосприятия и миропонимания - это предельно развитая культурная традиция здравомыслящего и социализированного «нормального человека». П. Тейяр де Шарден писал: «.у Китая (разумеется, я имею в виду старый Китай) отсутствовали вкус и стремление к глубоким обновлениям. Странную картину являет собою эта огромная страна, ещё вчера представлявшая собой лишь едва изменившийся живой осколок мира, таким, каким он мог быть десять тысяч лет назад. Конечно, невероятно рафинированная цивилизация, но, подобно письму, в котором она себя столь непосредственно выражает, не меняющая методов со времени своего начала. В конце XIX в. - ещё неолит, не обновлённый, как в других местах, а просто бесконечно усложнённый, не только по тем же линиям, но и в том же плане, как будто он не мог оторваться от той земли, где он сформировался»3.

Придерживаясь той же логики, можно придти к выводу, что западный вариант развития цивилизации - парадоксальное отклонение «от нормы», так что известный синолог-философ и культуролог А.И. Кобзев имел основания утверждать, что западная цивилизация есть своего рода «извращение ума», основанное на «стремлении к невозможному» и «вере в абсурдное»4. Формирование европейской цивилизации было обусловлено рядом уникальных и неповторимых событий (античная цивилизация, христианство, рождение капитализма, информационные революции, научно-техническая революция). Самоосмысле-ние европейской цивилизации происходило с помощью линейной концепции времени, признания абсолютно уникальных актов истории - Боговоплощения и Второго пришествия. Китайская цивилизация развивалась циклически и потому самоосмыслялась в терминах и теории «возвращения на круги своя». Евро-

1 Ясперс К. Смысл и назначение истории. - С. 85-86.

2 Там же. - С. 86-87. Всего К. Ясперсом выделены девять особенностей, но для наших целей достаточно первых четырёх.

3 П. Тейяр де Шарден. Феномен человека. Вселенская месса. - М., 2002. - С. 217.

4 Кобзев А.И. Духовные основы китайской цивилизации // XXXIV НК ОГК. - М., 2004. - С. 129.

пейское мировоззрение экстрасенсуально и сверхрассудочно, так что платоническая философия, христианская теология и современная научная теория производят трансцендирующее удвоение мира в его конструкции. Для китайского рассудочного и сенсуалистического натурализма мир един и неделим, в мире всё имманентно и ничто, включая самые тонкие сущности, не трансцендентно. В идеальном мире западного человека действуют абстрактные логические законы, в том числе законы исторического и общественного развития. В натуралистическом мире китайца господствуют классификационные структуры, так что место логики занимает нумерология.

Перечисленное означает возможность создания целостной динамической картины всеобщего (в т. ч. всеобщей истории). Вследствие этого в рамках европейского дискурсивного сознания общие типологии хода человеческой истории создают, как правило, исследователи европейской цивилизации. Это относится к тем представителям исторической науки, которые в силу тех или иных причин отказывались признавать наличие общих закономерностей в развитии человечества1. В этом случае задачей историка объявлялось выявление только частных факторов или же выдвигались теории, подобные предложенной А. Тойнби: идея его может быть сведена к утверждению о последовательном возникновении и гибели почти не связанных между собою причинно цивили-заций2. Этот подход означал переворот в культурологии, но оказался неплодотворным для собственно исторической науки.

Западная историческая наука ХХ в. предложила множество моделей типологии развития человеческого общества, из которых наиболее живучей оказалась периодизация У. Ростоу, в понимании которого социумы подразделяются на доиндустриальные (первобытные, или догородские, а затем городские) и индустриальные, а после них (пока лишь намечающиеся) - постиндустриальные. «Такая классификация, конечно, соответствует наблюдаемым фактам и в этом смысле приемлема, но она содержит тот коренной недостаток, что в ней отсутствует элемент причинности»3.

С точки зрения каузальности, таким образом, преимущество имеет теория социально-экономических формаций, основы которой были заложены в начале

XIX в. А. де Сен-Симоном, развиты множеством исследователей, в т. ч. К. Марксом, а в версии, использовавшейся советской историографией (в течение полувека), - М.И. Покровским, В.В. Струве, и эта версия, т. н. «пятичлен-ка», была официально закреплена «Кратким курсом истории ВКП(б)»4.

1 Список исключительно велик: начиная со славянофилов Н.Я. Данилевского и К.Н. Леонтьева до таких широко известных учёных, как Э. Мейер, О. Шпенглер, П.А. Сорокин, Р. Бенедикт, Ф. Нортроп и Т. Элиот и многие иные.

2 Заметим, что А.Дж. Тойнби являлся специалистом по античности, в результате чего теоретическая часть его доктрины опять-таки является «западнической». Так, накануне Первой мировой войны он пришёл к выводу, что западный мир находится в полосе жизни, соответствующей началу Пелопоннесской войны. Эта мысль и вылилась в идею провести сравнение между цивилизациями (см.: Кожурин К.Я. История с высоты птичьего полёта // Тойнби А.Дж. Исследование истории. Т. 1. - СПб., 2006. - С. 18-19). Критики (в т. ч. П.А. Сорокин) не раз отмечали, что Тойнби интерпретировал историю неевропейских цивилизаций в категориях эллинской культуры. Это очень показательно.

3 Дьяконов И.М. Пути истории. От древнейшего человека до наших дней. - М., 1994. - С. 5.

4 Характерно, что теоретические бури, свирепствовавшие в СССР в 20-30-х гг. ХХ в., оказали существенное влияние на историческую мысль Японии и Китая, но западная наука оказалась не затронутой ими. Подробнее см.: Никифоров В.Н. Восток и всемирная история. - М., 1975. - С. 5 и далее.

Все варианты этой теории будут иметь большое сходство с предшествующим блоком в одном отношении. В этом месте ненадолго вернёмся к А.Дж. Тойнби, который высказал в своё время предположение, что необходимо выбирать между двумя противоположными точками зрения: либо история как целое соответствует единому порядку и плану (или служит его проявлением), либо же она - беспорядочный поток, не поддающийся никакой разумной интерпретации1. Попытка комбинирования лежала в основе его The Study of History. В последних томах этого труда явно прослеживается мысль, что возникновение и упадок цивилизации могут поддаваться телеологической интерпретации.

Этого «телеологизма» не смогли избежать и марксисты, правда, в чрезвычайно специфической форме. «Под «капитализмом» Маркс, конечно, подразумевал такой способ производства, где буржуазное меньшинство эксплуатирует трудящееся большинство (пролетариат), и, как сейчас очевидно, правильно определял этот способ производства как одну из преходящих ступеней общественного развития человечества. Не ограничившись предложенной им периодизацией исторического процесса, Маркс применил к его исследованию гегелевскую идею движущих противоречий. Для трёх антагонистических формаций это было противоречие между эксплуатируемым и эксплуатирующим классами. Слабость марксистской концепции заключалась, прежде всего, в том, что не было найдено убедительного движущего противоречия ни для первой, первобытной, формации, ни для последней, коммунистической. Поэтому коммунистическая формация рассматривалась как абсолютное гармоническое будущее - идея, восходящая к христианской апокалипсической эсхатологии и плохо вяжущаяся с материалистическим объяснением исторического процесса» .

Тем самым, И.М. Дьяконов предлагает совершенно иную интерпретацию хода мировой истории - с позиции востоковеда.

Концепция Дьяконова продолжает традиции другой точки зрения на сущность исторического познания. Поток хвалебных статей и книг в адрес «Анналов» заслонил тот факт, что позиция «школы Annales» подвергалась серьёзной критике в самой Франции с позиций феноменологии и герменевтики, то есть со стороны историков, придерживавшихся позиций немецкой исторической школы, ведущей своё происхождение от В. Дильтея, Г. Зиммеля, Г. Риккерта и М. Вебера. Последовательно с критикой функционалистских подходов во Франции выступали с 30-х гг. прошлого столетия преимущественно философы: Раймон Арон3, Эммануэль Мунье4, Морис Мерло-Понти5 и Поль Рикёр6. Так называемый идеографический подход, которого придерживался и Н.И. Кареев, всегда был антитезой номологическому подходу. Именно противостояние этих научно-исследовательских программ было одной из движущих причин развития исторической мысли на протяжении почти двух столетий. Идеографическая парадигма позволяла учитывать роль субъективного фактора в историче-

1 Кожурин К.Я. История с высоты птичьего полёта. - С. 27.

Дьяконов И. М. Пути истории. - С. 7.

3 См.: AronR. La Philosophie critique de I"histoire: essai sur une theorie allemande de I"histoire. - Paris, 1938.

4 См.: Мунье Э. Манифест персонализма. - М., 1999.

5 См.: Мерло-Понти М. Феноменология восприятия. - СПб., 1999.

6 См.: Рикёр П. Время и рассказ. - М.; СПб., 2000.

ском процессе, поэтому историки не могли полностью игнорировать её. Но её нельзя было сделать основой для обобщений. Только с появлением синергетики стало ясно, что способ объяснения части из целого как основной принцип герменевтики позволяет сравнивать различные модели исторического процесса на основе ретроспективного метода. Таким образом, выявилась возможность сравнивать, обобщать и конструировать альтернативные модели исторического процесса и на этой основе конструировать теорию всемирной истории.

Ещё персоналисты, в частности, предлагали рассматривать историю с точки зрения, устраняющей крайности, присущие всем номологическим моделям исторического процесса. Ещё в 30-е гг. прошлого столетия персоналисты пришли к выводу о том, что всемирная история свидетельствует о возникновении творческой личности в результате борьбы двух противоположных тенденций: постоянной тенденции к деперсонализации, отведения жизненных потоков в безопасные зоны и движения к персонализации, отдельных бросков к вершине, открывающих путь массовому восхождению. Личность, по их мнению, нельзя рассматривать как объект. Личность обособляется от природы. Человек - единственный, кто природу преобразует. И сколько бы жёстких детерминант не воздействовало на него, каждая новая из них, открываемая учёными, одновременно вводит в нашу жизнь ещё одну степень свободы. Соответственно, каждая новая детерминанта, наличие которой стало очевидным, становится основой для создания новых моделей объяснения и понимания истории человечества.

Противостояние номологической и идеографической моделей исторического познания позволило заново сформулировать суть самого исторического знания как «возвратного вопрошания» . Историческое знание - всегда интерпретация. Но эта интерпретация - рациональное переосмысление исторического опыта на основе теоретических обобщений современных пишущему историку знаний об обществе. Историческую теорию можно разработать только на основе современного исторического опыта, здесь мы в состоянии наблюдать и проверять действенность теории, объясняющей причины изменений общества. Данная теория приспосабливается затем для изучения прошлого в зависимости от того, какие следы оставила изучаемая историком эпоха и в зависимости от предмета изучения. Таким образом может достигаться относительная объективность исторического познания. Данный подход соответствует принципам герменевтики: часть объясняется из целого.

Идеографическая парадигма исследования по сути своей - уликовая парадигма. Сравнение задачи исторической критики с задачею судебного следствия выявил ещё Кареев: «Отличие исторической критики от судебного приговора заключается лишь в том, что в суде довольствуются по отношению к подлинности документов ответами: «да» или «нет», а в научных вопросах может быть и третий: «не знаю»3. Эта ситуация сохранялась в конкретно-исторических исследованиях, но только в прикладных рамках. Никто не думал, что на этой основе можно создать иную теорию исторического процесса. Большинство в духе времени было ориентировано на поиск повторяемостей, на основе которых

1 Мунье Э. Манифест персонализма. - М., 1999. - С. 472.

2 См.: Рикёр П. Время и рассказ. Т. 1. Интрига и исторический рассказ. - М.; СПб., 1998.

3 Кареев Н.И. Указ. соч. - С. 121.

можно было бы открыть некие общие универсальные закономерности. Именно на основе этих универсалий предполагалось создание цельной научной картины мировой истории. Но можно предложить и другой подход, когда за основу объективности берётся прагматический идеал научности, используемый в том числе и в юриспруденции. Здесь за целое берётся обобщённый опыт, наработанный в сфере правоохранительной деятельности на данный момент, и исходя из этого строятся версии и ведётся следствие. Цельная картина получается, но только для данного момента развития мысли. Понятно, что по мере накопления опыта она будет меняться как через верификацию, так и через фальсификацию принятых сообществом историков теорий.

При такой постановке вопроса историки конструируют представления об истории исходя из теоретически осознанного опыта, современниками которого они являются. Именно это имел в виду Раймон Арон, когда писал: «Любая наука культуры частична (даже если она устанавливает законы), потому что её точка отсчёта легитимно произвольна» .

В таком случае смысл привносится в историю самими людьми: им нужен рационализированный исторический опыт для рационального построения планов на будущее. Конечно, можно строить планы исходя из мифологии (предрассудков), но в этом случае надо встать на позиции полного отрицания способностей человека изменять свою жизнь к лучшему.

В данном случае необходимо рассматривать прогресс как процесс расширения степеней свободы личности в самоорганизующемся обществе: прогресс -не столько развитие техники, сколько расширение ментальных горизонтов и этическое ограничение свободы воли. Прогресс, конечно, - не развертывание изначально заложенной конечной идеи и не движение от зла к добру, от несчастья к счастью, от несовершенства к совершенству. Это, скорее, процесс динамики потребностей и ожиданий, имеющих тенденцию к постоянному расширению и усложнению. Они обусловлены ростом технологической мощи (те, у кого её нет, всё равно подстраиваются под тех, кто ею обладает), демографическим ростом и необходимостью совершенствования отношений между людьми на основе этики (неспособные наладить гражданское согласие в своём социуме при условии значительных изменений по первым двум показателям в лучшем случае оказываются на «обочине истории»)2. Усложнение социальных связей в современных условиях предполагает необходимость роста индивидуальной свободы при усилении личной ответственности. Этим определяется переключение интереса историков к проблеме субъективности в истории, так как сосуществование субъектов, наделённых свободой воли и воображением при изменении всех остальных факторов и есть основа выживания социума как системы.

Таким образом, по аналогии с субъектом исторического процесса на социум переносится понятие «опыт» как основа конструирования планов на будущее и как главный ограничитель, определяющий страхи и надежды. Именно опыт можно рассматривать как метаисторическую категорию, позволяющую сравнивать разные общества, существующие одновременно. Метаисторические

1 Aron R. La sociologie allemande contemporaine. - Р. 85.

Назаретян А. П. Цивилизационные кризисы в контексте Универсальной истории: Синергетика, психология и футурология. - М., 2001. - С. 82.

категории, первую из которых выдающийся немецкий историк Райнхарт Ко-зеллек называет «пространством опыта», а вторую - «горизонтом ожидания», образуют особое семантическое поле, которое формирует будущее. То есть именно так формируется направленность мышления, присущего людям определённой эпохи. Вероятность предсказанного будущего выводится из предпосылок прошедшего, обогащенного опытом. Прогноз содержит в себе этот опыт, «пространство» которого формирует определенный «горизонт ожиданий». Как выражается Козеллек, «опыт освобождает прогноз и управляет им»2.

Такой подход, базирующийся на принципах феноменологии и герменевтики, позволяет преодолеть противостояние, которое обозначают как противостояние между онтологическим и гносеологическим подходами к изучению истории. Да, в основе действий людей лежат их представления, но сами представления формируются в процессе деятельности. Именно в постоянной связке надо рассматривать их формирование. Вопрос только в том, как это сделать практически, объясняя эволюцию человечества в целом.

Именно в этом контексте предложил рассматривать всеобщую историю человечества И.М. Дьяконов, отталкиваясь от идеи, что единственно возможный путь выделения общего в эволюции человеческих обществ - путь сравнения различных обществ с позиций современного теоретически осознанного опыта. Нам представляется, что концепция Дьяконова может быть использована для конструирования всеобщей (глобальной) истории, так как в ней синтетически соединены лучшие стороны обеих конкурирующих научно-исследовательских программ: номологической и идеографической. Но прежде чем писать о самой концепции, изложенной в его работе «Пути истории» (совершенно незаслуженно обойдённой вниманием нашей историографией), надо обратиться к процессу формирования исторических взглядов самого Дьяконова.

Эволюция взглядов И.М. Дьяконова на древневосточное государство в 1937-1994 гг.3 В настоящей статье нет места даже для беглого очерка всех исследовательских интересов И.М. Дьяконова (1915-2000). За 63 года научноисследовательской деятельности он опубликовал 28 монографий (считая коллективные многотомники «Всемирная история» и «История древнего Востока») и свыше 500 статей, в том числе в авторитетных зарубежных журналах и в «Британской энциклопедии»4. Поэтому мы вынужденно сосредотачиваемся

1 KoselleckR. Vergangene Zukunft. Zur Semantik geschichtlicher Zeiten. - Frankfurt/M., 1989. - S. 354.

2 Ibid. - S. 359.

3 Хронологические рамки выстроены по хронологии его трудов, посвящённых данным проблемам. Более или менее подробную библиографию см.: http://www.pvost.org/material/bibliogr/pages/diakonov.html (составлена Э.С. Русиновой). Нижняя граница - доклад 1936 г. «К истории значений одного термина: (От коллективного родового жилища до мирового города)» (опубл.: Лингвист. - Л., 1937. № 4. - C. 117-132. Верхняя граница -итоговая монография «Пути истории» (в 1999 г. вышла в Оксфорде, в английском переводе автора).

4 Первичная классификация работ И.М. Дьяконова выполнена В.А. Якобсоном (см.: ВДИ. - 2000. № 2. - С. 5). Она заведомо неполна, равно и любая опубликованная библиография его работ. Диапазон эрудиции и творческих интересов Игоря Михайловича поражает: владея 25 языками, он мог одновременно создавать работы во многих областях, всегда составляющие новое слово в науке. Можно выделить три исследовательских направления: 1) работы, посвящённые политической и социально-экономической истории (преимущественно, стран Передней Азии III - I тыс. до н. э. от Урарту до Египта, от Вавилонии до Средней Азии и проч.); 2) работы, посвящённые языкам и письменностям Древнего Востока (от формирования клинописи до родства шумерского языка с языками группы мунда или родства хурритского языка с этрусским, исследо-

только на том направлении исследований И.М. Дьяконова, который привёл к написанию «Путей истории».

Публикуемые в журнале «Вестник древней истории» в 40-50-е гг. статьи И. М. Дьяконова демонстрируют эволюцию интересов от сугубо лингвистических проблем к конкретно-историческим. Здесь также проявился талант междисциплинарных исследований (хотя такой термин в 1951 г. вряд ли существовал). Вероятно, первым шагом И.М. Дьяконова к формированию собственной теории государства на Древнем Востоке стали не его филологические изыскания относительно изменения значений термина «город» и «община» с III по

I тыс. до н. э., а статья «О площади и составе населения шумерского города-государства». Помимо основной темы - предложенной методики подсчёта численности населения на основании археологических данных - статья содержала второй смысл: исследование массивов хозяйственных документов древних поселений и топологическая разведка этих поселений привела учёного к выводу о том, что в Шумере земля не находилась целиком во владении государства.

Дальнейшая разработка этой темы последовала в статье «Государственный строй древнейшего Шумера»1. Содержание её было ответом зарубежным востоковедам школы Э. Мейера, полагавших деспотию исконной формой восточного государства, от самого возникновения государства вообще.

В первую очередь И.М. Дьяконов критикует утвердившийся в литературе применительно к Востоку термин «город-государство». «Этот термин, заимствованный из истории античного мира, вряд ли можно признать удачным для данного случая: прежде всего Лагаш, Умма, Ур, Урук и другие шумерские так называемые «города-государства» представляли собою вовсе не города, а более или менее обширные территории, организованные вокруг одного центра, но не с одним, а с целым рядом сравнительно крупных поселений, организационно составлявших одно целое. Во-вторых, у этих поселений общее с городом было только то, что они были обнесены стенами. Население в них было по преимуществу земледельческое. Поэтому если уж заимствовать откуда-то термин для этих объединений, то лучше брать его не из античного мира, а из гораздо более сходного общества - Египта, где подобным объединениям издавна присвоено название «ном»2.

Исследование хозяйственных и властных отношений в номовом государстве и обществе привели исследователя к следующим выводам: «В экономическом отношении общество Шумера разделялось на два сектора. В первый входили крупные хозяйства, которыми владели храмы и верхушка должностных лиц нарождавшегося государства. Эти хозяйства в течение первых столетий письменной истории постепенно вышли из-под ведения общинных органов самоуправления. Во второй сектор входили земли, свободное население которых участвовало в органах общинного самоуправления; этими землями в пределах территориальных общин владели большесемейные общины во главе со своими

вания семитских языков и т. д.); 3) переводы письменных памятников, исторических памятников и литературные переводы (в т. ч. эпоса о Гильгамеше, книг Ветхого Завета). В перечисление не попадают художественные переводы поэзии Китса, исследования в области пушкинистики и т. д.

1 Ядром её послужил доклад, прочитанный в Государственном Эрмитаже в 1940 г. Война сильно задержала публикацию этой работы.

2 Дьяконов И.М. Государственный строй древнейшего Шумера // ВДИ. - 1952. - № 2. - С. 15.

патриархами. На третьем-четвертом поколении домашняя община обычно делилась, но разделившиеся общины продолжали считаться родством, могли иметь общий культ предков, обычаи взаимопомощи и т. п. В дальнейшем хозяйства первого сектора стали собственностью государства, хозяйства же второго (общинно-частного) сектора остались под верховной собственностью территориальных общин и во владении глав семей; практически такое владение отличалось от полной собственности лишь тем, что пользоваться и распоряжаться землей по своей воле могли только члены территориальных общин (соседских, сельских, затем и городских). Общинники, т. е. свободные члены хозяйств общинно-частного сектора, как правило, работали на земле сами и с помощью только членов своей семьи. Однако в пределах домашних общин, и в особенности между родственными домашними общинами, существовало имущественное неравенство. Таким образом, общество, сложившееся в III тысячелетии до н. э. вдоль нижнего Евфрата, разделилось на сословия»2.

Уже в 60-е гг. И.М. Дьяконов активно участвует в развернувшихся в СССР дискуссиях относительно «азиатского способа производства»3. Не вдаваясь в подробности, очень далеко бы уведшие нас в сторону, следует остановиться на ряде выводов, представленных во введении к «Путям истории». «Советским историкам древности, стало ясно, что эксплуатация рабского труда в производстве не являлась движущим фактором древней общественной формации. <...> Эта второстепенная роль рабского труда ясно показана в работах Л.Б. Алаева, О.Д. Берлева, Е.С. Богословского, А.А. Вигасина, М.А. Дандамае-ва, К.К. Зельина, В.П. Илюшечкина, Ю.Я. Перепелкина, Н.Б. Янковской и моих собственных; то же можно заключить и из внимательного изучения работ таких отечественных антиковедов, как А.Б. Егоров, Г.С. Кнабе, Е.М. Штаерман и многих других» .

Возникает закономерный вопрос: что именно противопоставлял

И.М. Дьяконов и его коллеги официальным определениям «рабовладения» и «феодализма»? Ответ таков: «в отличие от феода отношения труда и капитала имели и имеют всемирно-исторический характер. Однако если капитал может существовать в разных исторических «формациях», то капитализм как система есть, несомненно, явление, возникшее только после5 средневекового общества» . Таким образом, «рабовладение», равно как и «феодализм», - категории только европейской истории.

Дальнейшие исследования привели учёного к началу 80-х гг. ХХ в. к четырёхступенчатой типологии развития западноазиатского общества, описанные в статье 1982 г. «“Номовые государства”, “территориальные царства”, “полисы” и “империи”: проблемы типологии». В предельно общем виде эволюция государства и общества Древнего Востока выглядит так.

1 Дьяконов И.М. Пути истории. - С. 29.

2 Там же. - С. 30.

3 Никифоров В.Н. Восток и всемирная история. - С. 18, 32, 180, 231-232, 242, 260, 264, 283, 290-291.

4 Дьяконов И. М. Пути истории. - С. 7.

6 Дьяконов И. М. Указ. соч. - С. 8.

Номовый этап. В отличие от непрочных и часто огромных племенных союзов поздней первобытности, первичные государства всегда крайне невелики по объёму, будучи одной или несколькими тесно связанными между собой общинами. Такое государство, чтобы быть устойчивым, требует наличия естественных границ. Такого рода образования с храмом главного божества в центре И.М. Дьяконов и именует «номом» . Храмовый центр являлся ядром образования города, поэтому «городская» революция совпадает по времени с образованием стратифицированного «цивилизованного» общества и собственно государства. «Мы исходим из того, что город является пунктом, в котором осуществляется сосредоточение, перераспределение и реализация прибавочного

продукта»2.

Номовое государство в зависимости от естественных условий могло перейти на один из четырёх путей развития:

1) Сосуществование государственного и общинно-частного секторов экономики. Характерен для областей Нижнего Евфрата (Шумера), Элама. Шумер и Элам пересечены руслами многих рек и каналов, так что основа номового деления сохранялась и объединения были непрочными.

2) Египетский путь развития, в значительной степени гипотетический - из-за отсутствия достаточного массива хозяйственной документации. Номы Египта группировались цепочками вдоль единственной транспортной артерии -Нила, что привело к раннему возникновению государства и поглощению общинного сектора экономики государственным.

3) Аридные окраины Западного Средиземноморья, где преобладал общинно-частный сектор общества и экономики. В государственном отношении это были военные союзы3.

4) Античный путь развития, возникший в условиях развитого товарноденежного хозяйства и международного обмена. Характерен для Центрального Средиземноморья: Греции и Италии. Общинно-частный сектор принимает специфическую - полисную форму.

Период древности. Период древности И.М. Дьяконов делит на две ступени, обозначаемые им, соответственно, I и II. Ранний период древности на Востоке (I, III - II тыс. до н. э.) отличается от позднего (II, I тыс. до н. э. - I тыс. н. э.). Разница в том, что во второй период полноправными свободными оказались только горожане-общинники («город», как уже указывалось выше, - понятие западное), а собственно крестьянство сливается с массами т. н. «царских лю-дей»5.

1 Дьяконов И.М., Якобсон В.А. «Номовые государства», «территориальные царства», «полисы» и «империи»: Проблемы типологии // ВДИ. - 1982. - № 2. - С. 3.

2 Там же. - С. 3. Определение предложено О.Г. Большаковым и В.А. Якобсоном.

3 В 1971 г. эта схема выглядела так: тип 1А: общество с речной ирригацией и равновесием в секторах (Шумер, Элам, Вавилония); тип 1Б: общество без речной ирригации и с преобладанием общинного сектора над государственным (Аррапха, ранняя Ассирия, минойская цивилизация, периферия Балкан, Малой Азии и Кавказа и Ирана I тыс. до н. э.); тип 1В: общество с речной ирригацией и подавляющим господством государственного сектора (Египет) (Дьяконов ИМ. Основные черты древнего общества. - С. 142).

4 Дьяконов И. М. «Номовые государства», «территориальные царства», «полисы» и «империи»: Проблемы типологии. - С. 3-6.

5 Дьяконов И. М. Основные черты древнего общества. - С. 140.

По мере чёткого вычленения эксплуатируемого класса, противостоящего (пока не расчленённому) классу свободных, система управления социумом институционализируется, получает постоянную общепризнанную структуру, аппарат принуждения - и превращается в государство. Вместе с оформлением, с одной стороны, четко определившегося эксплуатируемого класса, а с другой -государственного аппарата кончается вторая историческая фаза и начинается третья - фаза ранней древности, первая для классового общества1. Большие храмовые (жреческие) и «княжеские» хозяйства велись силами людей особого, трудящегося класса, отличного от класса свободных. И.М. Дьяконов предложил называть представителей этого класса «илотами»2.

Особенностью этого этапа развития человечества стало состояние своего рода «мировой войны», т. к. образовавшийся государственный аппарат и новые элиты требуют возрастающего производства прибавочного продукта. Однако рост этого продукта имел свои пределы: как демографические, так и экономические (истощение почв, ограниченность норм эксплуатации илотов и проч.)3.

Основных источников увеличения прибавочного продукта было три: 1) ограбление соседей, 2) увеличение численности рабочей силы путём захвата новых территорий, 3) неэквивалентная торговля. В древности не существовало упорядоченно функционирующего международного рынка, поэтому не могло быть и речи о реальном увеличении объёма прибавочного продукта (он ограничивается уровнем развития технологии), а только о перераспределении производимых прежним способом благ4.

«Имперский» период. Создание древних «империй» было следствием необходимости и попыткой объединения перечисленных путей увеличения прибавочного продукта. Однако исторически необходимость увеличения прибавочного продукта совпала с процессом интеграции областей общественного производства (средств производства и средств потребления). Империи, наподобие Ассирийской и Ахеменидской (изучению которых И.М. Дьяконов посвятил множество работ), являлись конгломератом автономных политических и этнических единиц, обязательно неодинаковых по экономическому устройству и экономическим нуждам. Таким образом, объединение преследовало цели принудительного обмена5. Империя была механизмом ограбления и как таковой не могла быть устойчивой и существовать сколько-нибудь значительные с точки зрения масштабов истории временные промежутки6.

Возникновение полиса. Процесс возникновения империй нельзя считать «специфически восточным», так как он затронул и общества Запада, а Римская Империя оказалась самым устойчивым имперским организмом, благодаря со-

1 Дьяконов И. М. Пути истории. - С. 26.

2 Дьяконов И. М. Рабы, илоты и крепостные в ранней древности // ВДИ. - 1973. - № 4. - С. 3-29. Типологию методов использования труда «илотов» и «крепостных» см.: там же. - С. 13-17.

3 Дьяконов И. М. «Номовые государства», «территориальные царства», «полисы» и «империи»: Проблемы типологии. - С. 6-7.

4 Там же. - С. 7.

5 Там же. - С. 7-9.

6 Характерно, что в 70-80-е гг. И.М. Дьяконов указывал, что классификация с позиций обозначенной схемы обществ Китая и Индии не проводилась. В принципе, эта тенденция сохраняется по сей день, ибо анализ, данный самим Дьяконовым в «Путях истории», не всегда бесспорен, тем более, что Дьяконов не являлся специалистом по цивилизациям Южной Азии и Дальнего Востока.

четанию имперской бюрократии с местным самоуправлением (что и позволило М.И. Ростовцеву охарактеризовать римское государство как «федерацию полисов»). Однако Средиземноморское побережье практически выпадало из охарактеризованного процесса: именно на «имперском этапе» возникли полисы.

Типологически полис относился к третьему пути развития - сосуществования общинно-частного сектора экономики с государственным, однако после падения Микенского царства и ахейских государств государственный сектор был уничтожен1. Новый тип государства складывался в рамках только общинно-частного сектора экономики, управляясь собранием полноправных граждан и выборными же лицами, что позволяло обходиться без развитой бюрократии. Так возникает феномен полисной собственности и полисной государственности, где территориальная община или конгломерат общин и государство совпадают. Полисная экономика позволяла существовать индивидуальному производителю. Полисная солидарность позволила уничтожить ростовщический капитал и, соответственно, долговое рабство. Это могло быть только при наличии достаточно развитого товарного рынка - международного2.

Гораздо более важными были последствия полисного пути развития для социально-психологической стороны бытия обитателей эллинского города-государства. Оказалось, что коллективизм (в форме сознательной гражданской солидарности) уживались с высокой ценностью личности (тезис И.М. Дьяконова об «индивидуальности» спорен). Это сочетание позволило достичь высокого уровня культуры и технологии при сохранении рамок мифологического сознания.

Очевидно, однако, что потенции путей развития, равно полисного и имперского, были крайне ограниченными. Римская империя была радикальной попыткой совмещения этих путей развития, но выработала весь естественный ресурс своего развития. Начинался процесс феодализации.

Дальнейшее осмысление этапов развития человечества автором представлено в итоговой монографии «Пути истории». Во введении там имеется следующее суждение: «Но если рабовладельческая формация была не рабовладельческой, то и феодальная была не феодальной. Маркс ввёл понятие «феодализм» в качестве одной из ступеней исторического процесса Западной Европы потому лишь, что в середине XIX в. имел смутные сведения о средневековом обществе Восточной Европы и Азии. Феод - земельное владение или право на доход, пожалованное сюзереном вассалу под условием несения службы и уплаты дани сюзерену. Это - система организации средневекового господствующе -го класса, характерная для Западной Европы до эпохи абсолютных монархий, но совершенно несвойственная едва ли не большинству средневековых обществ за пределами западноевропейской политической традиции. Поэтому называть всякое средневековое общество феодальным - значит подравнивать весь мир под Европу. Вряд ли этот термин заслуживает увековечения»4. Эмо-

1 Характерно, что не обошлось без исключений: в Спарте остался только государственный сектор // Там же. - С. 12.

2 Дьяконов ИМ. Указ. соч. - С. 13-14.

3 Дьяконов И.М. «Номовые государства», «территориальные царства», «полисы» и «империи»: Проблемы типологии. - С. 14-15.

4 Дьяконов ИМ. Пути истории. - С. 8.

циональность И.М. Дьяконова легко объяснима, благо, она не мешала трезвому и взвешенному анализу.

По И.М. Дьяконову, «не всегда легко определить, где проходит черта разграничения между обществами древними и уже раннесредневековыми. Вообще несомненно, что грань между древним, и средневековым (крепостническим, феодальным) обществами не так резка, как грань между обществом феодальным и капиталистическим. При переходе от древности к феодализму мы не наблюдаем ни победы одного из боровшихся древних классов над другим, ни создания третьего класса, который и становился бы классом-гегемоном...» Главное здесь то, что перерождение характера экономических отношений происходит за пределами городов. Таким образом, древность и средневековье «вместе противостоят капитализму по характеру свойственных им целей производства (самовоспроизводство хозяйств, а не создание прибыли)»2. Незначителен был и технический прогресс. Однако это не означает отсутствия принципиальной разницы между древним и средневековым обществами.

Разницу И. М. Дьяконов вновь обнаруживает в отношениях собственности. «В противоположность средневековью в древности мы не наблюдаем совпадения суверена территории с собственником земли и ренты (категории тогда ещё частноправовой) с налогом (категорией тогда, несомненно, публично-правовой, будь то налог деньгами, натурой или трудом); здесь господствуют разнообразные типы сочетания государственной собственности с наличием разнообразных видов общины как организации полноправных сельских хозяев-собственников.»3.

Важнейшим выводами И.М. Дьяконова в этот период его теоретической деятельности были следующие. 1) Для смены исторических фаз необходим коренной переворот в социальной психологии, в идеологии, в мировоззрении. Но этого мало: он должен сопровождаться переворотом в технологии, и прежде всего в технологии производства оружия. 2) На современном уровне развития теории нет необходимости говорить о наличии особой азиатской формации, понимаемой как некий ранний этап классового развития человечества как такового, предшествовавший «рабовладельческой формации» , или же как особой формации, свойственной только восточным обществам в отличие от всего остального человечества6.

I.C. Kalimonov, D.E. Martynov. Igor M. Dyakonov’s phase theory: Oriental studies and judgement of global history.

The paper is devoted to epistemological situation in a historical science of second half of

XX century. The searches of the general laws has led to substitution of history by sociology, to the description of various cultural or social conditions of a society that has led to a with-

1 Дьяконов И.М. Основные черты древнего общества. - С. 143.

3 Там же. - С. 143-144.

4 Дьяконов И.М. Пути истории. - С. 98.

5 «При таком толковании термин «азиатский способ производства» кажется особо неудачным» (Дьяконов И.М. Основные черты древнего общества. - С. 145).

6 Там же. - С. 145.

drawal from studying individual event, underestimation of the narrative history, allowing to describe the individual phenomena in their constant change, considering thus a ratio casual and necessary in history. The history appeared in these descriptions as something of the set, certain statistical laws resolved by action existing separately from activity of concrete people. Igor M. Dyakonov began to examine history from a phenomenological position. His theory can be used for reconstruction of global history as synthetic sides of both competing research programs are connected: nomological and ideographic.

Поступила в редакцию

Калимонов Ильдар Кимович - кандидат исторических наук, доцент кафедры новой и новейшей истории Казанского государственного университета.

Мартынов Дмитрий Евгеньевич - кандидат исторических наук, ассистент кафедры новой и новейшей истории Казанского государственного университета.

Гл. 4 (1928-1929) Гл. 5 (1929-1932) Гл. 6 (Коктебель) Гл. 7 (1932-1933) Гл. 8 (1933-1935) Гл. 9 (1935-1936) Гл. 10 (1936-1937) Гл. 11 (1937-1939)
Часть II Молодость в гимнастерке
О времени Гл. 1 (1939-1941) Гл. 2 (1941) Гл. 3 (1941-1942) Гл. 4 (1942-1944) Гл. 5 (1944-1945) Последняя глава. (После войны) Синодик Воспоминания стихотворные

Е.Г. Эткинд О книге И.М. Дьяконова
М. Михеев Предисловие к Книге воспоминаний И.М. Дьяконова
Биографическая справка о М.А. Дьяконове - отце И.М. Дьяконова

"Алик [младший брат И.М.] лежал еще в кроватке и редко только спрашивал слабым, грустным и жалобно-просительным голосом: «Мама, рыбка готова?» И слушать этот голос нашего крошечного мальчика нельзя было без слез в сердце – и еще труднее, когда мама об этом рассказывала. Потом он ползал по полу, смешно надутый, с вьющимися после болезни кудрями – в болезнь он разучился ходить, почти заново учился говорить. Я не помню Алика до болезни: он появился для меня теперь и навсегда остался бедным, больным, маленьким братом, за которым приходила смерть. # Смерть приходила к нашему самому маленькому, самому беззащитному, над которым было пролито столько непонятных мне тогда маминых слез, когда он от тощей груди так скоро должен был перейти на тюрю из черного хлеба и на селедку; к братику, которым я так гордился, когда он сразу сумел говорить «р» – смерть подошла к нашему дому – и прошла мимо. # Но она была, смерть, и напоминала о себе. Я не спал за стеной, когда мама странным голосом читала в столовой письмо, извещавшее о том, что под арестом от тифа умер ее брат дядя Павлюня; я видел, как бабушка вспоминал и ждала без надежды своего любимого младшего – дядю Толю. […] Я помнил, как мама рассказывала сон: она стоит в саду вместе со своей подругой Варей и налетает вихрь – у Вари уносит всех ее детей, мужа, близких, всех, – а мама собирает своих «птенцов» под свои крылья и крепко обнимает их, пока не утихнет буря. Я слышал про то, как бывший папин гимназический товарищ в возбуждении каких-то ранних революционных событий вскочил на подножку автомобиля, выкрикивая лозунги: оказалось, в автомобиле везли кого-то на расстрел, и матросы «за компанию» расстреляли и его; я хорошо знаю, хотя стараюсь не думать, что значит «ставить к стенке». # Смерть ходила вокруг. Мы-то живем, и смерть тут совсем не причем. А все же когда-то, когда-то все умрут – не скоро – через двадцать-сорок лет, но и это страшно. Неужели когда-нибудь мама умрет – сначала мама – она старше. Как же папа будет без мамы? И все мы без нее? А потом и папа... Я лежу в своей кроватке и стараюсь их представить старыми, седыми, а потом и мертвыми. Неподвижность, нечаянно увидев которую, вдруг замрешь от безотчетного ужаса, сердце сожмется, голова кружится, и в засыпающем мозгу разворачивается и рвется белая бумага: никак нельзя ее расправить, она рвется, и черные дыры проглатывают eе неразвернувшуюся гладкость. Наверное – жар..." (Из воспоминаний о 1921 годе по книге: И.М. Дьяконов. Книга воспоминаний. Спб., 1995, с.17)

Выражаем искреннюю благодарность за разрешение электронной публикаци - вдове И.М.Дьяконова Нине Яковлевне Дьяконовой и за помощь и консультации - Ольге Александровне Смирницкой.

Детство

Игорь Михайлович Дьяконов родился в Петрограде 12 января 1915 года (30 декабря 1914 года по старому стилю). Отец, Михаил Алексеевич Дьяконов , впоследствии писатель и переводчик, работал в то время банковским служащим; мать, Мария Павловна, была врачом. Детство Игоря Михайловича пришлось на голодные и трудные годы революции и гражданской войны , его семья жила бедно. У Игоря Михайловича было два брата: старший, Михаил, с которым Игорь Михайлович впоследствии иногда совместно работал, и младший, Алексей.

С 1922 года по 1929 год семья Дьяконовых с небольшими перерывами жила в окрестностях Осло , в Норвегии . Отец Игоря, Михаил Алексеевич, работал в советском торговом представительстве в качестве начальника финансового отдела и заместителя торгпреда . Маленький Игорь быстро выучил норвежский язык , а позднее немецкий , которым хорошо владела его мать, и английский . В школу Дьяконов впервые пошёл в Норвегии, причём только в 13 лет. В Норвегии Игорь Михайлович увлекался историей Древнего Востока и астрономией , уже в 10 лет пытался разобраться в египетских иероглифах и к 14 годам окончательно решит связать с Востоком свою будущую профессию. В 1931 году Игорь Михайлович закончил советскую школу в Ленинграде. В то время в системе образования проводился эксперимент «бригадно-лабораторного метода» преподавания - обычных занятий не было, учителя под страхом увольнения боялись вести классические уроки. Ученики главным образом занимались созданием стенгазет, общественной работой и художественной самодеятельностью. Серьёзные знания в школе было получить нельзя, и оставалось рассчитывать на самообразование.

Юность

После окончания школы Игорь Михайлович в течение года работал, а также делал платные переводы. К этому его принуждало нелёгкое материальное положение семьи и желание Дьяконова поступить в университет, что было легче сделать с рабочего места. В 1932 году ему с трудом удалось поступить в Историко-филологический институт (позднее ставший частью Ленинградского государственного университета). В начале тридцатых годов в университет принимали не по результатам экзаменов, а по анкетным данным. Дьяконову удалось попасть на лист ожидания и полноправным студентом он стал лишь после того, как отчисленные с рабфака студенты освободили достаточно мест. В университете в то время преподавали такие известные учёные, как языковед Николай Марр , востоковеды Николай Юшманов , Александр Рифтин, Игнатий Крачковский , Василий Струве , востоковед и африканист Дмитрий Ольдерогге и другие. Александр Павлович Рифтин долгое время был научным руководителем Дьяконова, а с академиком Василием Васильевичем Струве у Дьяконова сложились очень непростые отношения с самой юности.

В 1936 году Дьяконов женился на сокурснице Нине Яковлевне Магазинер , впоследствии ставшей учёным-литературоведом. С 1937 года параллельно с учёбой работал в Эрмитаже - нужно было кормить семью. В целом, юность Игоря Михайловича Дьяконова пришлась на годы сталинских репрессий . Некоторые сокурсники Дьяконова были арестованы, некоторые, опасаясь ареста, сами стали сексотами НКВД и систематически писали доносы на своих товарищей Из двух ассириологов, учившихся вместе с Игорем Михайловичем, уцелел только Липин Лев Александрович. Другой, Николай Ерехович, был арестован и умер в заключении в конце 1945 г . Впоследствии Лев Александрович и Игорь Михайлович публично упрекнут друг друга в гибели Николая Ереховича.

В 1938 году отец Дьяконова был арестован с официальным приговором 10 лет без права переписки. На самом деле Михаил Алексеевич был расстрелян через несколько месяцев после ареста, в том же 1938 году, но семья узнала об этом только через несколько лет, долгие годы сохраняя надежду, что Михаил Алексеевич ещё жив. В 1956 году отец Дьяконова был реабилитирован за отсутствием состава преступления. Самого Игоря Михайловича неоднократно приглашали в НКВД на допросы по поводу сокурсников. Например, один из сокурсников Дьяконова, о котором Игорь Михайлович, как и другие вызванные в Большой Дом студенты, давал показания в 1938 году, был известный впоследствии историк Лев Гумилёв , который провёл в лагерях 15 лет. Тесть Дьяконова также был арестован в 1938 году, но остался жив. Несмотря на все трудности, несмотря на то, что Дьяконов стал «сыном врага народа », он смог закончить последний курс. Он изучал идиш , арабский , древнееврейский , аккадский , древнегреческий и другие языки.

Война

В 1941 году Дьяконов как сотрудник Эрмитажа был мобилизован для эвакуации ценных коллекций. Тогда, в конце июня 1941 года, сотрудники Эрмитажа упаковали и отправили на Урал свыше миллиона бесценных экспонатов музея. Дьяконов работал под руководством знаменитого искусствоведа и египтолога Милицы Матье и упаковывал одну из восточных коллекций. По настоянию руководителя партийной организации Эрмитажа, Дьяконов, несмотря на белый билет по зрению, записался в ополчение . Директор Эрмитажа И. А. Орбели , ценивший молодого способного сотрудника, вытащил его из ополчения и таким образом спас второй раз. В первый раз он резко выступил против распределения Игоря Михайловича в провинцию после окончания ЛГУ, сохранив его на работе в Эрмитаже, и это вскоре после ареста отца Дьяконова. Благодаря знанию немецкого языка Дьяконов был зачислен в разведотдел, но не продержался там из-за плохой анкеты. Был переводчиком в отделе пропаганды Карельского фронта , где писал и печатал листовки, участвовал в допросах пленных. В 1944 году Дьяконов участвовал в наступлении советских войск в Норвегии и был назначен заместителем коменданта города Киркенес . Жители города отзывались о деятельности Дьяконова с благодарностью, Дьяконов в 1990-е годы стал почётным жителем города Киркенес. Во время войны погиб его младший брат, Алексей Дьяконов.

Научная работа

Дьяконов был демобилизован в 1946 году и вернулся в свой университет. Его научный руководитель, Александр Павлович Рифтин, умер в 1945 году, и Дьяконов стал ассистентом кафедры семитологии, которой заведовал И. Н. Винников. Игорь Михайлович быстро защитил кандидатскую диссертацию на тему земельных отношений в Ассирии и начал преподавать. В 1950 году одна из выпускниц кафедры написала донос, в котором указала, что на кафедре изучают Талмуд . Кафедру закрыли, уволив почти всех преподавателей, в том числе и Игоря Михайловича. Дьяконов вернулся к работе в Эрмитаже. После реорганизации Института востоковедения стал работать в его Ленинградском отделении. Диапазон его творчества распространялся на совершенно различные области древней истории. В соавторстве с М. М. Дьяконовым и В. А. Лившицем он расшифровал парфянские документы из Нисы . В 1952 году Дьяконов в соавторстве с И. М. Дунаевской и Я. М. Магазинером опубликовал уникальное сравнительное исследование вавилонских, ассирийских и хеттских законов . В 1956 году издал книгу по истории Мидии и после этого продолжал сотрудничать с Академией наук Азербайджана, вместе со своим братом Михаилом. В 1963 году опубликовал все известные к тому времени урартские тексты на глиняных табличках . В 1973 году опубликованы сделанные Дьяконовым новые переводы библейских книг - «Песни песней » и «Книги Екклесиаста » , в 1998 году - перевод «Плача Иеремии » .

Высокая степень научности, тем не менее, сопутствовала далеко не всем переводам Дьяконова: в частности, в своем переводе 2-го стиха 3-ей главы Книги пророка Наума Дьяконов произвольно опустил слова, предрекающие сокрытие Ниневии песками .

Шумерология и ассириология

Шумерология являлась одним из магистральных направлений научной деятельности И. М. Дьяконова и темой его докторской диссертации. Однако его вклад в шумерологию имеет ряд спорных и неоднозначных моментов.

В 1959 г. вышла в свет монография «Общественный и государственный строй Древнего Двуречья. Шумер», через год защищенная в качестве диссертации на степень доктора исторических наук. В этом труде Дьяконов дает собственную концепцию структуры шумерского общества и социально-политической истории Месопотамии в шумерский период, а также критикует все предыдущие концепции историков-шумерологов: принятую советской наукой в середине 1930-х гг. концепцию В. В. Струве и утвердившуюся в западной науке концепцию А. Даймеля.

В классическом учебнике Струве, идеи которого лаконично излагает Дьяконов, «из первобытной общины выводилось существование на древнем Востоке общинного (а не индивидуального) рабства и царского деспотизма; поскольку ирригационная система была делом общинным, постольку частная собственность на землю возникала только на…высоких полях, которые невозможно было орошать» . А.Даймель же полагал, что все без исключения хозяйство шумерских городов-государств следует считать относящимся к храмово-царскому хозяйству, и его точку зрения поддержал авторитетнейший шумеролог А. Фалькенштейн .

В монографии И. М. Дьяконова обе эти концепции были отвергнуты. Подсчитав общую площадь орошаемых земель государства Лагаш и сравнив это количество с площадью земель храма Бау, исследователь пришёл к выводу, что «значительная часть земли в Лагаше лежала за пределами храмовых владений», а храмовое хозяйство «охватывало все же, вероятно, лишь часть свободного и рабского населения Лагаша и занимало далеко не всю обрабатываемую площадь государства» . Концепция Струве о частном землевладении на «высоких полях» была оспорена Дьяконовым на основе следующей аргументации: на неорошаемой земле в условиях сухих тропиков хлеб расти не может.

В результате своего исследования Дьяконов приходит к выводу о существовании двух крупных секторов шумерской экономики: земли большесемейных общин и храмовой земли. Население Шумера было вписано в эту экономическую структуру и разделялось на четыре страты: крупная знать, обладавшая большими участками земли и имевшая возможность приобрести землю в собственность; рядовые общинники, владевшие землей в порядке семейно-общинного владения; клиенты (бывшие общинники, утратившие общинные связи); рабы (храма и частных лиц). Основной производительной силой шумерского общества Дьяконов, в противоположность Струве, считает не рабов, а рядовых общинников и отчасти клиентов. Политический строй Шумера рассматривается им как перманентная борьба за власть между общинными и царско-храмовыми политическими группами, а политическая история шумерских государств делится на три фазы: борьба царя и аристократической олигархии; возникновение деспотии в аккадский период и борьба за её упрочение; победа деспотического строя при III династии Ура .

На концепцию Дьяконова оказали значительное влияние работы Т. Якобсена о ранней политической истории Двуречья . Поэтому она была хорошо принята американскими шумерологами, в частности, С. Н. Крамером , который основывал на «тщательном и творческом исследовании Дьяконова» собственный очерк устройства шумерского города .

Некоторый вклад внес Дьяконов и в изучение шумерского языка. Им написан ряд статей об эргативной конструкции предложения, о числительных .

Начиная с 1990-х годов в шумерологии возрождаются поиски типологически, а в перспективе, возможно, и генетически близких шумерскому языков. В 1991 г. Р. Иосивара в своей монографии сопоставил шумерский с японским , а в 1996 г. П. К. Манансала опубликовал свои аргументы с привлечением как фонетических, так и морфологических и лексических данных в пользу родства шумерского с языками австронезийской группы , куда он включил, кроме мунда , ещё и японский . Через год после публикации Манансалы Дьяконовым было продолжено обоснование гипотезы родства шумерского языка и языков группы мунда: сходными оказались, помимо нескольких десятков имен, некоторые термины родства и падежные показатели . Интерес вызывает тот факт, что именно на сопоставлении шумерского языка с языками мунда сходятся позиции Дьяконова и его непримиримого оппонента Кифишина . Впрочем, сравнение с мунда оказалось не лучшим ходом ни для Кифишина, ни для Дьяконова: в 2001 г. сильные аргументы в пользу родства с сино-тибетской языковой группой (особенно со старотибетским языком) выставил Ян Браун , приведя 337 лексических соответствий, в том числе показатели 1-го и 2-го лица ед. ч. местоимений, числительные, обозначение частей тела и термины родства (в 2004 г. он дополнил список лексических соответствий до 341-го). О компаративных исследованиях Брауна И. М. Дьяконов упоминает в 1967 году ещё в «Языках древней Передней Азии». Однако, все же, следы обнаруживаемого родства в автронезийских языках и мунда оказываются следами субстрата в этих языках, принадлежащего именно к сино-тибетской языковой группе.

Сравнительное языкознание

Разнообразие научной деятельности Игоря Михайловича Дьяконова позволило ему внести большой вклад в сравнительное языкознание. Сразу несколько его работ претендуют на фундаментальность в данной области. Среди них:

• Семито-хамитские языки. Опыт классификации., Москва, Наука. 1965. 119 с. 1600 э.
• Языки древней Передней Азии., М., Наука. 1967. 492 с. 2100 э.
• (совместно с А. Г. Беловой и А. Ю. Милитаревым) Сравнительно-исторический словарь афразийских языков, Москва 1981-1982 (не завершен, издано несколько выпусков)
• Afrasian Languages, Nauka, Moscow, 1988
• (совместно с С. А. Старостиным) Хуррито-урартские и восточно-кавказские языки // Древний Восток: Этнокультурные связи, Москва, 1988
• Языки Азии и Африки. Т.4. Афразийские языки. Кн.1-2. М., Наука. 1991-93. (к этому тому Дьяконовым написано обширное введение, в котором дается общая характеристика сравнительной грамматики афразийских языков)

Игорь Михайлович также интересовался вопросами дешифровки древних письменностей и содействовал изданию на русском языке целого ряда фрагментов и отрывков из передовых трудов по истории письма, которые вышли с его подробными комментариями о современном состоянии вопроса.

• (совместно с С. А. Старостиным) о родстве этрусского языка с хурритским языком
• о родстве шумерского языка с языками мунда

Философия истории

Игорь Михайлович Дьяконов опубликовал несколько обобщающих работ по истории. Ему принадлежат важные главы в первом томе «Всемирной истории» (М., 1956), трехтомном учебнике «Истории древнего мира» (М., 1982) и первом томе «Истории Востока» (М., 1997), также совместно с другими авторами им написана:

После некоторых колебаний (выразившихся, в частности, в том, что в ряде работ он вместо рабовладельческого способа производства стал говорить просто о древнем способе производства) И. М. Дьяконов самым решительным образом выступил в защиту тезиса о принадлежности древневосточных обществ к рабовладельческой формации. Вышедший в 1983 г. под его редакцией первый том «Истории Древнего Востока» был демонстративно, в пику всем противникам официальной точки зрения, назван «Зарождение древнейших классовых обществ и первые очаги рабовладельческой цивилизации».

Среди монографических работ Дьяконова:

• Архаические мифы Востока и Запада, Москва, 1990. 246 с. У многих специалистов по соседним областям знаний, в частности, среди египтологов, данная работа произвела далеко не позитивный отклик. Среди оппозиционного направления ассириологов (Кифишин, Вассоевич, Святополк-Четвертынский) она вызвала глубокое неприятие прежде всего в связи с чрезмерно завышенным материалистически-позитивистским подходом к проблемам духовного плана.

• Пути истории: от древнейшего человека до наших дней, «Восточная литература», Москва, 1994. 382 с.

Однако, последнюю книгу сам Игорь Михайлович называет «авантюрой» , и, действительно, она вызвала серьёзную критику некоторых историков . Наиболее последовательно концепция Дьяконова, выдвинутая в «Путях истории», разобрана Юрием Семёновым в его монографии «Философия истории». В противовес когда-то бывшей официальной пятичленной схеме смены формаций И. М. Дьяконов выдвигает свою схему восьми фаз исторического развития. Эти фазы - первобытная, первобытнообщинная, ранняя древность, имперская древность, средневековье, стабильно-абсолютистское постсредневековье, капиталистическая, посткапиталистическая. Формации в марксистской схеме выделены по одному единому признаку, совершенно иначе обстоит дело у И. М. Дьяконова. Первая фаза отделена от второй по признаку формы хозяйства, вторая от третьей - по признаку отсутствия и наличия эксплуатации, третья от четвёртой - по признаку отсутствия или наличия империй, наконец, «первым диагностическим признаком пятой, средневековой фазы исторического процесса, является превращение этических норм в догматические и прозелитические…» . Иначе говоря, вся периодизация И. М. Дьяконова построена (в понимании Ю. Семёнова) с нарушением элементарных правил логики. Он непрерывно меняет критерий выделения фаз. В результате членение на фазы приобретает чисто произвольный характер. Согласно Семёнову, применяя подобного рода метод, «можно выделить три фазы, а можно и тридцать три, и даже триста тридцать три. Все зависит от желания человека, который этим занимается. К науке все это никакого отношения не имеет» . Нелогичность пронизывает всю книгу И. М. Дьяконова. С одной стороны, например, автор видит важнейший, коренной недостаток всех существующих концепций исторического развития в том, что они построены на идее прогресса, а с другой, сам же выделяет восемь стадий поступательного, восходящего движения истории, то есть сам строит свою схему на идее прогресса . Самое же удивительное заключается в том, что отбрасывая то положительное, что есть даже в официальной марксистской схеме, не говоря уже о созданной самим К. Марксом, И. М. Дьяконов не только принимает, но доводит до абсурда её линейно-стадиальную интерпретацию. Все страны, все зоны, все регионы развиваются одинаково и проходят одни и те же стадии развития. «Единство закономерностей исторического процесса, - пишет учёный, - явствует из того, что они равно прослеживаются как в Европе, так и на противоположном конце Евразии - в почти изолированной островной Японии… и даже Южной Америке» .

Раньше И. М. Дьяконов утверждал, что и древневосточное общество является рабовладельческим. Теперь же он категорически настаивает на том, что рабовладельческой формации вообще нигде и никогда не существовало. По его мнению, от этого понятия нужно раз и навсегда отказаться, даже применительно к античному обществу, хотя, как сам же он признает, в античности были и такие периоды, когда рабы играли ведущую роль в производстве .

И. М. Дьяконов как иранист

Хотя история древних иранских народов и тексты на иранских языках не были центральной областью исследований И. М. Дьяконова, он внес заметный вклад в иранистику.

С 1948 г. по начало 1950-х гг. в ходе раскопок под руководством М. Е. Массона на городищах Новая и Старая Ниса , расположенных невдалеке от Ашхабада и являющихся развалинами Михрдадкерта, одной из столиц Парфянского царства (III в. до н. э. - III в. н. э.), было найдено более двух тысяч документов на черепках («остраков»), написанных письмом арамейского происхождения . Археологический контекст и однотипные формулировки документов говорили, что найденные тексты - хозяйственные записи, относящиеся к винохранилищу. Ряд арамейских слов в документах был сразу же понятен специалисту. Однако встал другой вопрос: на каком языке написаны остраки? Для большинства среднеиранских письменностей (среднеперсидской ,парфянской , согдийской , хорезмийской) было характерно наличие арамейских идеограмм , то есть для ряда лексем выписывалось арамейское слово (часто искаженное), но читался иранский эквивалент (ср. кандзи в современном японском, шумерограммы в аккадском). Семитолог И. Н. Винников предпринял попытку прочесть документы по-арамейски , в то время как И. М. Дьяконов, его старший брат, историк-иранист М. М. Дьяконов и иранист-лингвист В. А. Лившиц понимали документы как парфянские, но написанные с чрезвычайно большим количеством арамейских идеограмм - на это указывала нерегулярность написания арамейских слов, несемитский синтаксис надписей, перебои в идеографическом и «раскрытом» написании ряда лексем. Точка зрения Дьяконовых и Лившица была поддержана крупнейшим иранистом того времени В. Б. Хеннингом и в настоящее время является общепринятой. В 1960 г. И. М. Дьяконов и В. А. Лившиц опубликовали солидную выборку документов , а начиная с 1976 г. постепенно выходит полное английское издание в серии Corpus Inscriptionum Iranicarum (к настоящему моменту изданы все фотографии, транслитерации и переводы надписей, глоссарий).

В 1956 г. по заказу Института Истории АН Азербайджанской ССР И. М. Дьяконов издал «Историю Мидии » . В четырёхсотстраничной монографии подробно освещаются вопросы истории, исторической географии, этнической истории, археологии северо-восточных окраин Междуречья и северо-западного Ирана с древнейших времен, дата, направление, характер инфильтрации индоевропейских иранских племен в эти области (Дьяконов в «Истории Мидии» выступал за относительно по́зднее, c VIII в. до н. э., проникновение иранцев на Плато из Средней Азии, хотя в дальнейшем признавал возможность и более ранней даты), политическая история Мидийской державы VII-VI вв., покорение Мидии персами и история Мидии в составе государства Ахеменидов вплоть до завоеваний Александра Македонского . Эта работа потребовала разбора не только хорошо знакомых Дьяконову древневосточных источников, но и греко-римских сочинений, древнеиранских памятников; и те, и другие в книге мастерски проштудированы. «История Мидии» была переведена на персидский язык и выдержала несколько переизданий в Иране . Перу Дьяконова принадлежит и раздел об истории Мидии в «Кембриджской истории Ирана»

Весьма важное значение имеет небольшая статья Дьяконова «Восточный Иран до Кира (к возможности новых постановок вопроса)» , где автор предложил свое ви́дение хронологической и географической локализации деятельности Заратуштры . На основе сжатого анализа всего комплекса лингвистических, письменных и археологических источников, автор приходит к выводу, что Заратуштра жил не позднее VII в. до н. э. в Бактрии , приводит дополнительные аргументы в пользу проникновения иранских племен на Иранское Плато из Степного Пояса через Среднюю Азию.

И. М. Дьяконов как арменовед

Изначально не сложились отношения Дьяконова с арменоведами из Армении. Правда, на начальных этапах издания «Предыстории армянского народа» его даже поддержала Академия наук АрмССР, но уже тогда все понимали, что поддержка имеет четко выраженный политический характер. В середине 1960-х в АрмССР резко поднялась уровень национального сознания армян, проходили многотысячные митинги и в сложившихся условиях власти нужно было обосновать пришлость армян в самой Армении. Масло в огонь подливал и сам Игорь Михайлович, в привычном для себя неуступном и уничтожающем стиле общаясь с своими научными оппонентами. «В некоторых околонаучных кругах исключительный интерес вызвало название соседнего с Эблой сирийского города Арманум , а также нередко встречающегося в текстах топонима или этнонима armi, и возникла надежда - нельзя ли видеть здесь армян? »,- пишет ученый в «Предыстории армянского народа», после чего спешит поставить окончательный вердикт: «Миф об армянах, упоминаемых в эблаитских текстах обречен растаять так же, как миф о библейских городах ». Интересно, что сам Дьяконов не гнушался назвать своих оппонентов «околонаучным кругом». Примечательно, что, в привычном для себя резком стиле Игорь Михайлович пытался поставить точку в вопросе; «… никогда в своей истории сами армяне себя так не называли ».

В свете этого неудивительно, что гипотеза Дьяконова встретила жёсткое сопротивление в Армении, где по сегодняшний день ряд историков настаивает на различных автохтонных гипотезах в качестве версии этногенеза армянского народа. Обострению отношений способствовали и другие обстоятельства - Карабахский конфликт, в связи с чем идеи Дьяконова по понятным причинам стали популярны вне Армении и прежде всего в Азербайджане и непопулярны в самой Армении. Сам Игорь Михайлович тоже подлил масло в огонь, упорно отстаивая свои позиции и этим, по мнению некоторых авторов, становясь «врагом армянского народа». Так, И. М. Дьяконов назвал работу В. Хачатряна «Апокрифом ХХ века», а своих оппонентов продолжал считать «околонаучным кругом». Тенденция переноса дискуссии из научных журналов в популярную печать продолжилась и усугубилась. Научная дискуссия между сторонниками «автохтонных» гипотез и Дьяконовым в конце восьмидесятых годов вылилась из научных публикаций на страницы популярной армянской печати и стала более ожесточённой и грубой.

В итоге до своей смерти, а в некотором смысле и даже после неё, Дьяконов так и остался человеком, не воспринятым в армянском научном мире, а его взгляды были восприняты и до сих пор воспринимаются как политически мотивированные и вредные для армянской научной мысли.

Философия, мифология, культурология

Историко-философские идеи Дьяконова наиболее последовательно изложены в таких работах, как «Киркенесская этика » (1944), «Архаические мифы Востока и Запада» (1990), «Пути истории: от древнейшего человека до наших дней» (1994), «Книга воспоминаний» (1995). Историософия Дьяконова находится на стыке марксистской теории общественно-экономических формаций и французского позитивизма (О. Конт), восходящего к Бэкону , Декарту и Спинозе . Он различает восемь фаз общественного устройства (первобытную, первобытнообщинную, раннюю древность, имперскую древность, средневековье, стабильно-абсолютистское постсредневековье, капиталистическую и посткапиталистическую), а причиной перехода от одной фазы к другой считает наличие трех факторов - совершенствования технологий производства оружия, появления альтернативных идейно-психологических тенденций и желания снять социально-психологический дискомфорт. Однако такой переход совершается не скачкообразно, а постепенно. Таким образом, для лучшего понимания каждой фазы истории следует в равной мере изучать и её материальную базу, и систему ценностей , возникающую в процессе развития общественных отношений различного уровня.

Дьяконов оценивает будущее человечества весьма пессимистично; особое внимание он уделяет проблемам исчерпания природных энергетических ресурсов, перенаселения и нарушения биологического равновесия на Земле. Могучим средством для поддержания жизни на планете он считает науку, особые надежды возлагаются при этом на управляемый ядерный синтез и на использование солнечного излучения. В социальном плане в целях наилучшего выживания все общества земного шара должны будут постепенно перейти в посткапиталистическую фазу развития, причем развитые цивилизации окажут им в этом посильную помощь. Возражая позитивистам, Дьяконов скептически относится к идее прогресса: «если в одном месте прибыло, то в другом убыло», поэтому не бывает развития без потерь, и следовательно, абсолютный прогресс невозможен.

Этические взгляды Дьяконова возникли под влиянием эволюционного учения Дарвина, они соприкасаются с этикой протестантизма и атеистических религиозно-философских учений, не признающих Бога как личность. На месте Бога здесь оказывается совесть, которую Дьяконов считает врожденной каждому человеку и обуславливающей биологическое выживание вида (вид, где большинство членов альтруисты, выживает, поскольку жизнь вида объективно важнее, чем жизнь одного индивида; напротив, вид, состоящий из эгоистов, быстро вымирает, потому что в нём никто не заботится об интересах целого). Категорический императив по Дьяконову: не умножайте мирового зла, если избегнуть его совсем человек по природе своей не может.

Теория мифа Дьяконова основана на достижениях объективной психологии (в особенности - на открытиях психофизиологов школы Шеррингтона). Миф понимается здесь как связная интерпретация явлений мира, организующая восприятие их человеком при отсутствии абстрактных понятий. Своим происхождением миф обязан процессам, происходящим в коре головного мозга и центральной нервной системе (т. н. «шеррингтонова воронка»), когда наблюдается неадекватная реакция этих органов при переработке информации: часть впечатлений внешнего мира, не находящих отражения в социальном опыте, превращается сознанием человека в тропы - предметно-образные сопоставления явлений, ощущаемые как отождествления и ассоциации; остальная информация, согласованная с опытом, преобразуется в причинно-следственные связи.

Дьяконов не оставил трудов в области религиоведения, однако его взгляды изложены в ряде поздних историософских работ. Источником религиозных представлений Дьяконов считает побуждения (мотивации) человеческой деятельности, которые в условиях господства мифологического сознания воспринимаются как причинно-следственные связи, определяемые волей божества. Божества предопределяют для архаического человека характер каузальных связей и тем самым возможность или невозможность удовлетворения социальных побуждений. Божество, как объяснение каузальной связи через троп, входит в семантический ряд. Локальные пантеоны Дьяконов определяет как «причинные начала побуждений, которые различаются развитием мифов - семантических рядов в повествованиях о них».

Дальнейшее развитие религии по Дьяконову связано с развитием общественных отношений в результате миграций и совершенствования в сфере производства оружия. Не веря в существование Бога как личности и выражая сомнение в существовании всезнающего Высшего Разума, Дьяконов говорил о секулярном характере будущего человеческого общества, основанного на этических принципах, изложенных выше.

Научно-организационная деятельность, взаимоотношения с коллегами

Создание собственной ассириологической школы

В марте 1988 года Дьяконов получил диплом почётного доктора Чикагского университета, где был назван ведущим исследователем древнего Ближнего Востока, который «в одиночку возродил ассириологическую науку в Советском Союзе». Действительно, И. М. Дьяконов воспитал многих учеников (см. Список русскоязычных ассириологов).

Многие из них продолжают работать в Секторе Древнего Востока (до недавнего времени - Ленинградское отделение resp Санкт-Петербургский филиал Института востоковедения). Там же расположена мемориальная библиотека Дьяконова, переданная в дар Институту.

Противостояние с академиком Струве

Научная работа Дьяконова, связанная с шумерским языком, проходила в противостоянии с академиком Василием Васильевичем Струве , самым известным в то время востоковедом , специализировавшимся по шумерологии в СССР , с 1941 года возглавлявшим Институт востоковедения АН СССР. Василию Васильевичу удавалось в тяжелое время сталинских репрессий сохранять хорошие отношения с режимом, считаться одним из главных официальных историков-марксистов. Возможно, сам этот факт стал основной причиной ненависти, с которой Игорь Михайлович Дьяконов, сын расстрелянного в 1938 г. «врага народа », относился к академику Струве. В своей «Книге воспоминаний» Дьяконов упоминает Струве десятки раз, причем каждый раз в негативном смысле, ставя ему в вину даже тембр голоса и форму тела . Противостояние со Струве для Дьяконова усугублялось тем, что Игорь Михайлович был учёным с весьма разнообразными интересами, писал работы по разным языкам и культурам, а Струве, занимаясь большую часть жизни (минимум с 1911 г., когда закончил университет) египтологией, с 1933 года плотно сконцентрировался именно на шумерологии, составляя специальные картотеки. Однако Дьяконова очень интересовали шумерская история и шумерский язык , он занимался исследованиями в данных областях и неоднократно пытался обнаружить недоработки в теориях Струве или как-либо эти теории развить.

В начале пятидесятых годов Дьяконов выступил с рядом статей , в основном направленных на пересмотр хозяйственной системы Шумера, давно предложенной Струве. В своем ответе Струве утверждал, что Дьяконов базировал свои предположения на ошибочной трактовке некоторых шумерских слов. Надо заметить, что в современной трактовке этих слов сохраняется традиция Струве .

В конце пятидесятых годов полемика стала носить более личный характер. При этом необходимо отметить бросающиеся в глаза факты нарушения научного этикета со стороны Игоря Михайловича: с точки зрения академической табели о рангах он был лишь кандидатом исторических наук, вступившим в личную конфронтацию с академиком, с 1941 года возглавлявшим Институт востоковедения АН СССР, а с 1959 года заведующим древневосточным отделом этого института. Струве упрекал Дьяконова, что он использует в своих статьях переводы востоковеда Шилейко без указания его авторства . Дьяконов в свою очередь публично атаковал ранние переводы Струве, которые Василий Васильевич делал с немецкого подстрочника и от которых давно отказался , что Струве назвал «нелояльным актом» .

Тем не менее, в 1959 году Дьяконов пытался защитить докторскую диссертацию по своей книге «Общественный и государственный строй древнего Двуречья: Шумер» (автореферат её вышел ещё в 1957 г.), выбрав в качестве оппонента именно Струве, однако Струве выступил с большим количеством поправок, которые Дьяконов не принимал и отказался слушать . Защитить докторскую диссертацию Дьяконову помогли добрые отношения с Бободжаном Гафуровичем Гафуровым , видным партийным деятелем, бывшим первым секретарем ЦК Таджикской ССР , а в то время - директором Института востоковедения, который лично попросил Струве снять возражения (Дьяконов под началом Гафурова занимался организацией XXV Международного конгресса востоковедов в Москве в 1960 г., а его брат Михаил Михайлович Дьяконов некогда рецензировал книгу Гафурова «История Таджикистана») . В 1960 году Дьяконову удалось успешно защититься и стать доктором исторических наук, хотя Струве вообще отказался выступать в качестве оппонента.

Авторство перевода Эпоса о Гильгамеше

В 1961 году в серии «Литературные памятники» вышел перевод Дьяконова Эпоса о Гильгамеше . Эта работа принесла Дьяконову как успех и широкую известность за пределами востоковедения , так и ропот недовольства среди учёных в связи с обстоятельствами, сопутствовавшими данному переводу. В ходе подготовки перевода Дьяконов работал с рукописями перевода «Ассиро-вавилонского эпоса», сделанного талантливым востоковедом Владимиром Казимировичем Шилейко в двадцатые - тридцатые годы. Влияние Шилейко не отрицалось, однако возникла дискуссия о масштабах использования этих рукописей. Словами известного российского филолога Вячеслава Всеволодовича Иванова : «целый ряд мест указанного перевода … почти буквально следует тексту Шилейко не только в ритме, но и в конкретном подборе слов» . Дьяконов, в своей «Книге воспоминаний» подтверждает, что долгое время работал с рукописью Шилейко, но утверждает, что она представляла собой «черновые и незавершенные наброски, часто без начала и конца», а также, что её издание «неосуществимо» . В то же время, другие исследователи считали рукопись «Ассиро-вавилонский эпос» законченной и готовой к публикации , более того, большая часть её была опубликована без каких-либо дополнительных консультаций с ассириологами в 1987 году .

Кроме этого, родственники Шилейко утверждают, что смогли отобрать рукопись у Дьяконова, только прибегнув к помощи сотрудника милиции . Дьяконов в переписке с Ивановым указывал, что он «против преувеличения зависимости его перевода от сделанного Шилейко» и намеревался вернуться к этому вопросу, но в течение 12 лет, с момента выхода комментариев Иванова и до своей смерти в 1999 году, Дьяконов так к этому вопросу и не вернулся .

Однако на добросовестность работы И. М. Дьяконова с рукописями Шилейко указывает обнаруженное в архиве семьи Шилейко письмо В. К. Андреевой-Шилейко И. М. Дьяконову от 23 августа 1940 года (сохранился его черновик), в котором сказано: «В Вашем письме Вы спрашиваете, не сохранилось ли в бумагах Владимира Казимировича переводов других текстов Гильгамеша (помимо VI таблицы - В. Е.). К сожалению, нет, хотя Владимиром Казимировичем были переведены все части Гильгамеша полностью и им об этом эпосе было подготовлено большое исследование. Но по воле рока все материалы по этой его работе пропали на его ленинградской квартире во время пребывания в Москве. Пропажа эта была тяжелым ударом моему покойному мужу, хотя он и имел обыкновение говорить, что горевать не о чём, так как то, что не удалось завершить ему, все равно сделают другие. И он, наверно, порадовался бы, найдя в Вашем лице себе продолжателя» . Таким образом, из переписки следует, что полный перевод эпоса о Гильгамеше был потерян ещё при жизни В. К. Шилейко, и его вдова благословила молодого ученого И. М. Дьяконова на то, чтобы сделать новый перевод. Точку в этой дискуссии об авторстве должно поставить академическое издание тех переводов Шилейко, которые сохранились .

Ассириологическая оппозиция Дьяконова в лице Кифишина в научной печати обвинила Игоря Михайловича в другом, а именно в переводе эпоса о Гильгамеше не с аккадского, а с немецкого языка: «Поэма о Гильгамеше… Переводы и интерпретации текста многочисленны; назовём лишь некоторые из них: [далее следует перечисление, в том числе издание] Schott 1958. По последнему сделан и „перевод“ эпоса о Гильгамеше с немецкого И. М. Дьяконова (А.Шотт не ассириолог, а обычный литератор)» .

Отношения с представителями других школ

Ситуация в среде востоковедов резко изменилась в 1965 году, после смерти Струве . С этого времени уже сам Игорь Михайлович Дьяконов стал ведущим ассириологом, поскольку ни одного доктора наук в этой области не было (в России по ассириологии специализировались только к.и.н. М. А. Дандамаев и к.и.н. Л. А. Липин, а также несколько студентов В. В. Струве, впоследствии защитившихся у Дьяконова: В. К. Афанасьева и И. Т. Канева). Есть данные, что Дьяконов предпринял ряд шагов, чтобы, кроме него самого и его собственных учеников, никто в СССР ассириологией заниматься не мог .

Примечания

1. «Люди и судьбы». Биобиблиографический словарь востоковедов - жертв политического террора… - СПб, 2003. - С.160-161.
2. Дьяконов И. М., Магазинер Я. М. Законы Вавилонии, Ассирии и Хеттского царства // Вестник древней истории, № 3, 1952 и Дунаевская И. М., Дьяконов И. М. Законы Вавилонии, Ассирии и Хеттского царства // Вестник древней истории, № 4, 1952
3. Дьяконов И. М. Урартские письма и документы, Москва - Ленинград, 1963
4. Песнь песней. Книга Экклесиаст. // Поэзия и проза Древнего Востока. (Серия «Библиотека всемирной литературы», т.1). М., ХЛ. 1973. С.625-652, 720-727.
5. Плач Иеремии. Экклезиаст. Песнь песней. / Пер. И. М. Дьяконова, Л. Е. Когана. М., РГГУ. 1998
6. Дьяконов И. М. История Мидии от древнейших времен до конца IV века до н. э. М.-Л., Изд. АН СССР, 1956, с.309
7. Вассоевич, Духовный мир …, 1998, с. 122, прим. 213
8. Дьяконов И. М. Книга воспоминаний. СПб; 1995. С. 263 и Струве В. В. История Древнего Востока. Госполитиздат, 1941. С. 66-67
9. Falkenstein A. Le cite-temple sumerienne // Cahiers d’histoire mondiale, 1954, I, P. 4
10. Дьяконов И. М. Общественный и государственный строй Древнего Двуречья. Шумер. М; 1959. С. 38
11. Дьяконов И. М. Книга воспоминаний. СПб; 1995. С. 263
12. Дьяконов И. М. Общественный и государственный строй Древнего Двуречья. Шумер. М; 1959. С. 117-118
13. Jacobsen Th. Early Political Development in Mesopotamia // Zeitschrift fuer Assyriologie 18 (1957)
14. Kramer S.N. The Sumerians: Their History, Culture, and Character. Chicago, 1963. P. 75-77
15. Дьяконов И. М. Эргативная конструкция и субъектно-объектные отношения // Эргативная конструкция предложения в языках различных типов. М; 1967. С. 95-115 и Diakonoff I.M. Some Reflections on Numerals in Sumerian: Towards a History of Mentality // JAOS 103 (1983). P. 83-93
16. Yoshiwara, R. Sumerian and Japanese. Japan, 1991
17. Manansala, Paul Kekai. The Austric Origin of the Sumerian Language // Language Form. Vol. 22, no.1-2, Jan.-Dec. 1996
18. Diakonoff I.M. External Connections of the Sumerian Language // Mother Tongue. Journal of the Association for the Study of Language in Prehistory. Vol. III (1997). P. 54-62
19. Braun Jan. Sumerian and Tibeto-Burman. Warsawa, Agade, 2001. 93 p.
20. Дьяконовым написаны: в кн.1 гл.1, пар.1,8,11-13, гл.2, гл.3, пар.1-8, гл.4, пар.1-6, гл.5, пар.1-4,6,7, гл.6-7. (с.29-38, 63-66, 90-222, 233-293, 316-370, 385-485) и ряд глав в кн.2
21. Толочко О. П. Рецензия на книгу «И. М. Дьяконов, Пути истории. От древнейшего человека до наших дней.» // Археологія, Київ, № 4, 1995
22. Дьяконов И. М. Пути истории - С. 69-70
23. Семёнов. Философия истории
24. Дьяконов. Пути истории. С. 10
25. Дьяконов И. М. Пути истории - С. 14.
26. Дьяконов И. M. Пути истории. С. 7.
27. И. Н. Винников, «О языке письменных памятников из Нисы», ВДИ , 1954, № 2, с. 115 сл.
28. Дьяконов И. М., Дьяконов М. М., Лившиц В. А. «Документы из древней Нисы (Дешифровка и анализ)», Материалы Южно-Туркменской Археологической Комплексной Экспедиции , Вып. 2, Москва - Ленинград, 1951, с. 21-65, и ряд позднейших публикаций
29. W.B Henning, «Mitteliranisch», Handbuch der Orientalistik , 1. Abt., IV. Bd.: Iranistik , 1. Abschnitt: Linguistik , Leiden-Köln, 1958, p. 27-28
30. И. М. Дьяконов, В. А. Лившиц, Документы из Нисы I в. до н. э. Предварительные итоги работы . М, 1960

Игорь Михайлович Дьяконов, один из крупнейших востоковедов 20-го века, родился 12 января 1915 г. в Петербурге (Россия). Его отец был банковским служащим, а мать - врачом. С 1922 по 1929 гг. (с двухлетним перерывом) семья живет в Христиании (Осло), где И.Д. освоил норвежский язык. Вообще же читать (по-русски и по-английски) он начал очень рано, и среди первых прочитанных им книг были путеводители по египетскому и месопотамскому отделам Британского Музея. Так началось его увлечение древним Востоком, но сначала он отдавал предпочтение Египту.

Вернувшись в СССР, И.Д. учился в школе, а с 1932 г. - на Историческом факультете Ленинградского университета. Здесь его учителями были многие выдающиеся ученые того времени, но главным его учителем стал проф. А.П. Рифтин, пригласивший его в свою ассириологическую группу. Ради заработка И.Д. делал инвентарь знаменитой клинописной коллекции Н.П. Лихачева, благодаря чему ознакомился едва ли не со всеми видами и жанрами клинописи. Он также работал экскурсоводом в Эрмитаже, а с 1937 г. (еще до окончания учебы) был зачислен в штат этого музея. Здесь, в Отделе древнего Востока, он, по его собственным словам, «прошел свой второй университет». В 1936 г. он женился, в 1937 г. вышла его первая печатная работа.

К началу 1941 г. была готова его кандидатская диссертация, посвященная земельным отношениям в Ассирии. Условия для научной работы, как и вообще условия жизни в стране в последние предвоенные годы, резко ухудшились, репрессии затронули практически все семьи интеллигенции (был арестован и погиб отец И.Д.).

Вскоре после начала войны с Германией И.Д. был призван в армию и служил в штабе Карельского фронта, где очень пригодилось его знание многих языков. В 1944 г. Советская армия освободила от немцев восточную часть Норвегии, где И.Д. был представителем командования в городе Киркенесс. Здесь он оставил по себе добрую память и впоследствии был сделан почетным гражданином Киркенесса.

После демобилизации в 1946 г. И.Д. работал в Университете, где защитил кандидатскую диссертацию и издал свою первую книгу «Развитие земельных отношений в Ассирии» (Ленинград, 1949). Впоследствии он работал в Эрмитаже, в Институте истории, а с 1956 г. и до конца своих дней - в Институте востоковедения Академии Наук. Докторскую диссертацию защитил в 1960 г. В своих научных занятиях он проявил невероятную разносторонность, будучи одновременно историком (многочисленные труды по социально-экономической, политической и культурной истории, проблемам этногенеза и т. п.), филологом (издания текстов, блестящие литературные переводы с древневосточных и новых языков) и лингвистом (исследование множества языков, принадлежащих к неродственным языковым семьям). Его научные заслуги отмечены избранием в Британскую Академию, Американскую Академию искусств и наук, членством во множестве востоковедных обществ и степенью почетного доктора гуманитарных наук Чикагского университета. В дипломе о присуждении этой степени говорится, что она присуждается «человеку, чьи исторические, социально-экономические, филологические и лингвистические исследования не имеют себе равных как по широте охвата, так и по качеству».

И.Д. был также членом множества советских, российских и зарубежных редакционных коллегий, в том числе и редколлегии Corpus Inscriptionum Iranicarum. История и языки иранских народов были важной областью его интересов почти с самого начала его научной деятельности. И с самого начала он поставил перед собой чрезвычайно трудную задачу: дешифровку и издание парфянских документов из Нисы. Эту работу И.Д. начал еще в сороковых годах совместно с В.А. Лившицем и своим старшим братом М.М. Дьяконовым (вскоре, к сожалению, умершим). Эта работа продолжалась более двадцати лет (первая совместная работа опубликована в 1951 г.) и увенчалась в 1974 г. монументальным изданием Corpus Inscriptionum Iranicarum, Pt. I-III, Vol. II. Parthian Economic Texts from Nisa. Ed. D.N. MacKenzie. L., Lund Humphries, 1979 (издание продолжается?). Каждый из соавторов должен был работать как историк, лингвист и дешифровщик: требовалось прочитать очень трудную разновидность арамейского письма и решить вопрос о языке этих текстов. После многолетних дискуссий ныне практически общепринятой является точка зрения издателей: эти тексты написаны по-парфянски арамейскими гетерограммами.

Тем временем И.Д. издал капитальную монографию «История Мидии от древнейших времен до конца IV в. до н. э.» (М.-Л. 1956). Разносторонность И.Д. позволила ему использовать клинописные, древнеперсидские и древнегреческие свидетельства в оригинале, а также самостоятельно толковать археологические данные. Книга актуальна до сих пор, в 1966 г. она была переиздана в Иране на персидском языке.

Помимо вышеуказанных монографий, И.Д. издал также ряд статей, посвященных проблемам иранистики.

И.Д. скончался после тяжелой и долгой болезни 2 мая 1999 г. Почти до самого конца он не утратил жадного интереса к науке вообще и к работам своих учеников в особенности. Свою уникальную библиотеку он завещал Группе древневосточной филологии Петербургского филиала Института востоковедения. Она, собственно, всегда была здесь, а теперь она превращается в мемориальную библиотеку его имени.

Д.и.н. В.А.Якобсон