«Я научилась просто, мудро жить. Смотреть на небо и молиться Богу…», - Я начала читать Ахматову по заданию учительницы прочесть любимое стихотворение. И услышала полную тишину в классе. Почувствовала, как класс вместе с учительницей погрузились в состояние удивления, граничащего с легким шоком.

Сборник «Антология русской поэзии первой половины ХХ века», изданный небольшим тиражом, открыл мне новые миры и удивительные, захватывающие и пьянящие состояния, которые не выразить словом. Это произошло в 13 лет. Гумилев, Бальмонт, Мандельштам, Хлебников, Цветаева… Я переписывала стихи в тетрадку, они звучали в моей голове… В 14 лет мне дали почитать другую редкую книжку - «Мастер и Маргарита». Я была настолько потрясена романом, что пыталась переписать его от руки.

Я хотела быть нормальной, но чувствовала, что со мной что-то не так. Что другие люди воспринимают как мои «странности»? Я не могла ответить на этот вопрос. Наверное, просто я очень умная и очень много знаю. Самая умная. От этого другим меня не понять. Поэтому даже и не стоит с ними разговаривать.

Теперь я вижу, что моя «странность» была в отстраненности от жизни класса, коллектива, в отсутствии желания общаться, дружить с одноклассниками. Я даже не очень различала, кто есть кто: в классе были два брата-погодка и я их постоянно путала. Наверное, странно и непонятно выглядело мое высокомерие при средней успеваемости в учебе - я не стремилась к высокой успеваемости - ведь то, что я читала по собственному выбору и что звучало в моей голове - было гораздо интереснее!

В университете я тоже училась средне. Удивляюсь, как один молодой человек увидел во мне незаурядный ум, ведь я не очень-то открывала рот. Он сказал: «Мне бы твой ум, я бы многого достиг». Я почувствовала к нему легкое презрение и подумала: «А я ничего не хочу достигать». Я имела ввиду построение карьеры, достижение материальных благ. Да, я об этом не думала. Но чего-то ведь, наверное, я хотела? Я не знала. Были какие-то смутные мысли-ощущения, что страну нашу ждут большие перемены, что наступит время, когда я пригожусь людям как журналист. То есть мизантропом я не была, хотела приносить пользу обществу.

«Не надо печалиться! Вся жизнь впереди!» (Р. Рождественский)

Я почему-то рано начала печалиться. Я и сама писала стихи, но настолько мрачные, что не хочу их здесь приводить. Ну, одну только строчку: «Как темно за окном, как темно! Впрочем, мне уже всё равно.» Это мое состояние в 20 лет. Я чувствовала себя старой и усталой. Внешне - все благополучно. Я - студентка МГУ. И вот тогда я впервые поняла, что такое депрессия .

То есть я, видимо, страдала депрессией с детства, но в 20 лет ощутила ее явно. Я не чувствовала смысла жизни, цели. Раньше у меня были как-бы вынужденные, обязательные и ясные цели - надо куда-то поступить учиться. Три раза пыталась поступить в художественное училище, но не получилось. Решила поступать на факультет журналистики - поступила со второй попытки. И что дальше? Предстоящие 5 лет учебы казались вечностью. И чувство пустоты. Я пошла к психиатру. Было такое впечатление, что он меня просто не понял: «Как это, нет цели? Учись, да и всё!»

Я училась, но учеба слабо наполняла, хотя мы изучали произведения мировой литературной классики и у нас были потрясающие, блестящие преподаватели. Узнала о КСП - Клубе самодеятельной песни, который проводил свои слеты в подмосковных лесах. Обзавелась туристическим снаряжением, стала ездить на слеты - эти выходные в лесах облегчали мое состояние. Там увидела довольно много людей, несколько мне подобных, «странных» и даже еще страннее.

Странным людям зачем-то надо было сидеть по ночам у костра и петь или слушать странные песни - Окуджавы, Галича, собственного сочинения, на стихи Мандельштама, Бродского. Я очень полюбила Бродского: «Мне говорят, что надо уезжать. Да-да, благодарю, я собираюсь…»

Больше всего я любила стихи с трагичным оттенком, с философским звучанием. Но у меня так и не складывалось представления о своем будущем, о том, чего я хочу в жизни - не виделось цели. От этого был страх перед будущим и я старалась о нем не думать.

«Вся жизнь впереди - надейся и жди!» (Р. Рождественский)

На что надеяться, чего ждать - я не знала и не представляла. «Странные» товарищи по КСП бросали ВУЗы из идейных соображений и устраивались сторожами и истопниками. Я, слава Богу, доучилась. Пошла работать в редакцию - первое время, когда надо было срочно научиться писать, работала по 12 часов в сутки и забывалась в работе. Потом опять пришли пустота и непонимание, зачем жить. Наступил разгар Перестройки и мнезахотелось сбежать от всего этого безумия. В красивую и спокойную страну. У меня была мысль: «Россия - кончилась». (И как я рада, что ошиблась).

Мнехотелось, главным образом - покоя! Казалось, эмиграция решит все мои проблемы разом. Когда увидела средний уровень жизни в Финляндии, мне впервые захотелось материальных благ. Но вскоре они перестали радовать. А от «покоя» просто хотелось выть по-волчьи. Одиночество я здесь испытала по полной программе. И мучительные депрессии. Попытки найти смысл жизни в мистике и в браке провалились. Будущее без смысла и без цели продолжало представляться сплошной чернотой, куда невыносимо было смотреть.

Я сознавала, что у меня не получается жить. Жить среди людей и в согласии с собой. Кажется, неосознанно я всю жизнь ждала, что кто-то придет и всё в моей жизни изменит, исправит. Но каждый раз этот «кто-то» разочаровывал, не оправдывал ожиданий. Кто бы мог подумать, что свет в конце туннеля забрезжит нежданно с монитора компьютера в процессе знакомства с системно-векторной психологией Юрия Бурлана. Помощь пришла, когда, казалось, все было совсем мрачно, беспросветно, безнадежно!

А теперь - жизнь в реальности

Три года назад я начала читать статьи на портале системно-векторной психологии Ю. Бурлана. В ней есть четкое понимание людей со звуковым вектором в разных состояниях развитости и реализованности. Звуковику свойственно ощущать внешний мир иллюзорным, а себя - единственным в мире. Он выглядит странным в глазах других людей.

Только звуковики задумываются о смысле жизни, им сложнее, чем другим, найти свое место в мире. Таких людей не много - около пяти процентов. Реально их еще меньше, так как многие уходят из жизни преждевременно - от наркотиков, алкоголя, суицида.

Статьи вызвали узнавание, чувство, что кто-то меня понимает. А этого чувства у меня не было никогда в жизни. Я прошла бесплатный курс, затем - полный курс СВП. Продолжаю посещать бесплатные занятия. Каждый раз на них открывается что-то новое. У меня усиливается и углубляется осознание того, что окружающий мир - реален. Реальны люди и я сама.

Поэзия - конечно же, хорошая вещь. Но она больше не уносит меня в измененные состояния сознания, фантасмагорические и печальные. Я с радостью учусь жить в реальном мире и чувствую твердую почву под ногами. В наше время ни музыка, ни поэзия, ни философия с эзотерикой ненаполняют нехватки человека со звуковым вектором. Звуковая жажда познания себя и окружающего мира наполняется только системно-векторной психологией. Я в этом убедилась.

В 50 лет я почувствовала себя несравнимо лучше, чем в 20. До 50-ти лет я проходила всевозможные плохие состояния звукового вектора, а после - потрясающе радостные состояния, которых у меня не было ни в детстве, ни в молодости. И я знаю, что это еще не предел -в потенциале звуковики могут наслаждаться жизнью больше, чем все остальные, ведь у них самый высокий уровень желания.

Я действительно теперь ощущаю - «жизнь впереди», что я стою в начале новой, приносящей ранее не ведомые радости жизни. Появилось осознание ее цели и смысла. Знаю, зачем живу и чем хочу заниматься. Знаю, что у меня есть возможности для осуществления своих желаний. Слова Чацкого: «Я странен. А не странен кто ж? Тот, кто на всех глупцов похож…» - уже не греют мне душу.

Благодаря системно-векторной психологии Юрия Бурланая примирилась с людьми, я понимаю, что другие люди - не глупцы, как мне когда-то казалось, в каждом векторе - свой ум и все вектора имеют свое назначение в этом мире. Появилось чувство благодарности людям и глубокого к ним уважения за их труд на общее благо. Из «странного» человека я превращаюсь во всё более адекватного современной реальности.

Церковь парадоксальна и антиномична: она не только Тело Христово, но и организация, и потому всегда есть опасность привнесения в нее стихий мира. Какие опасности подстерегают Церковь, заявившую о своем активном присутствии в обществе? Как христианам не перепутать неотмирность с озлоблением на «не наших» и гордостью мытаря, который не таков, как все?

Размышляет игумен ПЕТР (Мещеринов), настоятель Подворья московского Данилова монастыря в Подмосковье, сотрудник Патриаршего центра духовного развития детей и молодежи при Даниловом монастыре, церковный публицист .

— Что значит — «не от мира сего»? Христос говорит эти слова о Царствии Божием («Царство Мое не от мира сего»; Ин. 18: 36), но как это касается Церкви как земной общины?

— Неотмирность Христова Царства в контексте Церкви можно описать следующим образом. Всякое явление мира сего чревато смертью. Все природное рождается, развивается до некоей полноты и умирает. Имеет свой конец жизнь человека и общества; перестают существовать империи, отмирают социально-общественные формы; разрушаются произведения искусства и т. д. Все, что коренится в мире сем, подвержено страданиям, болезни и смерти. Церковь — единственное явление на земле, вектор которого ровно обратен: не от рождения к расцвету, а затем к угасанию и к смерти, а через умирание и смерть (и смерть крестную) — к рождению в вечную жизнь. Благодатью Христовой Церковь изымает человека из-под детерминированной власти стихий мира и уже в земной жизни поставляет пред Христом, переводит его существование из земного модуса в небесный, так что христианин уже здесь, на земле вкушает, точнее «предвкушает», «как сквозь тусклое стекло, гадательно» (1 Кор. 13: 12), но вместе с тем совершенно реально — «Царство Божие, пришедшее в силе» (Мк. 9: 1).

Под «миром сим» понимается, конечно, вовсе не прекрасно созданная Богом природа или человеческое естество; речь идет о повреждении человека, вызванного грехопадением. Преподобный Исаак Сирин пишет: «…слово мир есть имя собирательное, обнимающее собою то, что называется страстями… Миром называется и состав собирательного имени, объемлющего собою отдельно взятые страсти. И когда в совокупности хотим наименовать страсти, называем их миром; а когда хотим различать их по различию наименований их, называем их

страстями… И страсти суть следующие: приверженность к богатству; телесное наслаждение; желание чести, от которого истекает зависть; желание распоряжаться начальственно; надмение благолепием власти; желание наряжаться и нравиться; искание человеческой славы, которая бывает причиною злопамятства…» и прочие (Слово 2). Жизнь отдельного христианина, как и жизнь церковной общины, по аскетическому учению святых отцов, и должна представлять собой подвиг борьбы со страстями.

Помощь для этого подвига также дает Церковь, возвещая миру благовествование Христово. Те, кто на него откликаются и входят в Церковь, получают благодатные силы идти путем Истины и Жизни. Поэтому отношения Церкви с миром должны строиться, исходя из, скажем так, максимальной возможности проповеди жизни во Христе — и проповеди не только словом, но и делом.

«Методологии» же благовествования Евангелие уделяет большое внимание. «Вот, Я посылаю вас, как овец среди волков: итак будьте мудры, как змии, и просты, как голуби» (Мф. 10: 16), — говорит Господь. Апостолы Христовы тщательно хранили себя от духа мира, и обратили они ко Христу человечество методами вовсе не мирскими. «…Мы могли явиться с важностью, как Апостолы Христовы, но были тихи среди вас, подобно как кормилица нежно обходится с детьми своими» (1 Фес. 2: 7). «Мы никому ни в чем не полагаем претыкания, чтобы не было порицаемо служение, но во всем являем себя, как служители Божии, в великом терпении, в бедствиях, в нуждах, в тесных обстоятельствах, под ударами, в темницах, в изгнаниях, в трудах, в бдениях, в постах, в чистоте, в благоразумии, в великодушии, в благости, в Духе Святом, в нелицемерной любви, в слове истины, в силе Божией, с оружием правды в правой и левой руке, в чести и бесчестии, при порицаниях и похвалах: нас почитают обманщиками, но мы верны; мы неизвестны, но нас узнают; нас почитают умершими, но вот, мы живы; нас наказывают, но мы не умираем; нас огорчают, а мы всегда радуемся; мы нищи, но многих обогащаем; мы ничего не имеем, но всем обладаем» (2 Кор. 6: 3-10).

Мир противится и этому благовествованию, и самой жизни христиан: «в мире будете иметь скорбь» (Ин. 16, 33); «все, желающие жить благочестиво во Христе Иисусе, будут гонимы» (2 Тим. 3, 12). Но такой внешней вражды Церковь никак не должна бояться — «мужайтесь: Я победил мир» (Ин. 16: 33), говорит нам Христос. А бояться нужно того, чтобы мирские начала не проникали в Церковь — «да не вкрадывается под видом священнодействия надменность власти мирския; и да не утратим постепенно и неприметно той свободы, которую даровал нам Своею кровию Господь наш Иисус Христос » (8 правило III Вселенского собора).

— Сегодня Церковь после многих полуподпольных лет существования в России взяла курс на диалог с обществом, на свое активное присутствие в жизни общества. Грозит ли это ее «неотмирности»? В чем будет ее «неотмирность»?

— Сам по себе диалог с обществом Церкви нисколько грозить не может. Дело в характеристиках этого диалога. Если Церковь, следуя вполне естественному импульсу «распрямиться» после гонений, восстановить свое значение и престиж, увлечется этим и перейдет некую черту, то диалог с обществом превращается в монолог; и вот это как раз очень грозит сущностной неотмирности Церкви. Немало «внешних» людей воспринимают многие церковно-общественные действия как стремление навязать себя, «влезть в печенку». Пусть эти люди неправы; но тут-то и необходим диалог — а он порой подменяется действиями вполне мирскими: заставить, принудить через государство и т. п. Невозможно представить себе, чтобы ап. Павел обращался к тогдашним властям для содействия в успехе евангельской проповеди… Необходимо также учитывать, что сегодня слова в очень сильной степени девальвированы. Лучший аргумент в диалоге Церкви и общества — пример чистой, нравственной евангельской жизни не только отдельных православных христиан, но и всей российской церковной общины; в этом и будет выявляться неотмирность Церкви.

— Часто говорят «не от мира сего» про чудака, выражаясь языком Достоевского — «идиота». Насколько это близко евангельскому смыслу выражения «не от мира сего»? Церковь — это «церковь чудаков»? А как же деятельные батюшки, которые восстанавливают храмы-монастыри (машину бетона туда, две машины песка сюда, бригаду строителей из Молдовы, а дорогу обещал заасфальтировать депутат из облсовета и т. п.).

— Мало ли что говорят. Христианство «для погибающих юродство есть, а для нас, спасаемых, — сила Божия» (1 Кор. 1: 18). На самом деле тот континуум неотмирности, в котором должен пребывать всякий православных христианин, — дело благодати Божией. Если христианин в состоянии эту благодать воспринять — он обогащается и прочими Божиими дарами, и становится мудрым . И мудрость эта «сходящая свыше», она «чиста, мирна, скромна, послушлива, полна милосердия и добрых плодов, беспристрастна и нелицемерна» (Иак. 3: 17). Людям внешним это действительно может порой казаться «чудачеством»; но христианин, будучи именно мудр, поведет себя так, что люди нормальные это чудачество в конце концов не смогут не зауважать… А деятельности батюшек такая неотмирная мудрость не только не мешает, но и очень даже помогает.

— «Неотмирность» — это значит жизнь по другим законам, нежели мир? Если у нас просто другие законы (как писал Тертуллиан: «другой чин подчинения», не кесарю, а Богу) — то чем эти законы принципиально отличаются? Ведь в Церкви все как у всех: есть каноны (законы-правила); кто их нарушает, того наказывают (ну не в тюрьму, а епитимья); есть и субординация и т. п. Евангельский закон — только для внутренней жизни христианина? В чем он выражается в Церкви как организации?

— Здесь нужно определить понятие «закон». Если говорить о законе как о неписаных стихиях жизни, то, безусловно, Церковь должна жить по совершенно иным законам, нежели мир. Законы мира сего — «право сильного», власть, деньги, ложь, похоть, тщеславие, гордыня… Законы христианства — «перевернутая пирамида», по выражению архимандрита Софрония (Сахарова), когда «по тому узнают все», что мы — Христовы «ученики, если будем иметь любовь между собою» (Ин. 13: 35). «…Цари господствуют над народами, и владеющие ими благодетелями называются, а вы не так: но кто из вас больше, будь как меньший, и начальствующий — как служащий» (Лк. 22: 25-26) — это полная противоположность отношениям, господствующим в мире.

Если же закон понимать как право, то здесь понятия Церкви и общества сходятся. В обществе право регулирует, по выражению Владимира Соловьева, низший уровень нравственности, как раз ограничивая наиболее грубые и злые проявления стихий мира сего. В европейской христианской цивилизации, к которой принадлежит и Россия, право зиждется, помимо древнеримской традиции, на евангельской нравственности, почти две тысячи лет оплодотворявшей жизнь Европы (поэтому очень странно, когда православные пренебрежительно относятся к праву). В Церкви право также регулирует внешние отношения членов Церкви, от которых (так же как и от субординации) никуда не деться, пока мы живем в этом падшем мире.

Что же касается соотношения Церкви как Тела Христова и Церкви как организации — то тут все зависит от цели. Если цель церковной организации — дать людям в данных исторических, культурных, социальных и прочих условиях максимальную возможность жизни во Христе — то неотмирность прекрасно будет сочетаться с правом. Если же ви дение церковной цели искажается — то этим открывается дверь для господствования в церковной жизни стихий мира сего.

— Иногда «неотмирность» воспринимается как озлобленное противостояние миру: это чувствуется не только в борьбе с ИНН, экуменизмом и т. п., но и в таком подходе, что-де мы православные и будем потому ходить в кушаках, сарафанах, сюртуках, платках, все слова произносить на «церковный манер» и прочее. А тех, кто, скажем, красит волосы, любит современную литературу, живопись, музыку и т. п., — мы будем осуждать, потому что они «обмирщают» нашу «неотмирную» Церковь. Что можно сказать по этому поводу?

— Тут наличествует путаница, характерная для нашего времени. Большинство церковных людей под церковностью понимают сложившуюся сегодняшнюю православную субкультуру. «Субкультурность» церковного мировоззрения — одна из важнейших нынешних проблем. Церковь — вселенская; она обнимает собою не только пространство и время, но и все явления человеческой жизни без исключения. В духовно-аскетическом плане вселенская церковность изгоняет из всех этих сторон жизни грех и страсти, привносит в них благодать Божию и благородство неотмирности, которая освобождает человека от связанности миром сим и делает его мудрым и искусным во всех своих действованиях. Субкультурность же до чрезвычайности сужает этот вселенский горизонт и полагает, что христианская духовная и нравственная жизнь зависит от одежды, еды, тех или иных эстетических вкусов, национальных интересов или общественно-политических расположений. Именно поэтому субкультурность на самом деле есть прямое порождение стихий мира сего, явление по существу языческое и на сто процентов посюстороннее. Где есть неотмирность, а следовательно, и подлинная церковность, там нет места столь выразительно описанной в данном вопросе субкультурности.

— Христианство, как известно, «для иудеев соблазн, для эллинов безумие» (1 Кор. 1: 23). Современная западная культура — эллинская. Когда мы поступаем, руководствуясь религиозными мотивами (подаем милостыню или мяса не едим почти два месяца) — для «эллинов» это безумие. Но ведь есть и обратная сторона — хочется иногда почувствовать себя особенным… Если я весь такой православный, веду себя девиантно, как бы стараюсь подчеркнуть свою неотмирность — это та неотмирность, о которой говорил Христос?

— Современная западная (точнее — глобалистская) культура уже не эллинская. Эллинская культура — это святые отцы: Василий Великий, Иоанн Дамаскин, аскетические писатели. (Кстати, то восприятие поста, какое мы имеем в нашей церковной жизни сейчас, вполне себе эллинское.) Современная культура скорее «просвещенческая», упрощенная сравнительно с культурой древности, а тем более с великой культурной традицией Церкви.

А девиантное поведение — это практическое выявление субкультурности Церкви и прямо противоположно неотмирности; их мотивации совершенно мирские. Неотмирность вся — внутри, в сердце, в мотивациях, ценностях человека. Кроме того, неотмирность благодатна и знает, как себя вести, чтобы не смущать и не «грузить» окружающих. Неотмирность, повторю, мудра; а девиантность глупа (и в библейском, и в обыденном смысле этого слова), и выставляет эту свою глупость на всеобщее обозрение, добиваясь того, что из-за нас «имя Божие хулится у язычников» (Рим. 2: 24).

— Инаковость христианина миру часто понимается как то, что христианин всем должен, «как дурак»: прощать, как дурак, уступать, как дурак, всем служить, как дурак, тогда как весь свободный мир давно признал, что никто никому ничего не должен.

— Мир на словах-то, может, и это признал, а на деле человек опутан долженствованиями мира с ног до головы. Он должен мыслить, чувствовать, смотреть, читать, слушать, потреблять только так, а не иначе, выглядеть, иметь престижную работу, машину, квартиру и т. д. И это не писаные законы, а именно бесчеловечные и жестокие, как объятия дракона, стихии мира сего. А христианин как раз, вооружаясь неотмирностью, разрывает эти цепи, он свободен и мудр. И он, по большому счету, даже и не заставляет себя «не позволить» все то, что общепринято, а разумно и свободно не желает принимать участия в стадном безумии, потому что вкусил лучшего.

— Не превращает ли неотмирность христианство в некий вид оппозиции? Не дает ли она повод считать других людей непросвещенными? И, с другой стороны, не выглядит ли в глазах «внешних», что у христиан «все не как у людей»?

— Христианство — не оппозиция в политическом смысле. Но оно всегда — критично: в отношении самого себя, мира и проявлений его падшести с евангельской, нравственной и духовной точки зрения. Критика эта — не просто брюзжание по поводу и без повода, но ви дение в свете благодати Божией правды жизни, и личной, и общественной. И это ви дение действительно делает восприятие христианина не таким, «как у людей». Но так как это восприятие возможно только «вместе с Богом», по благодати, то оно исключает презрение, превозношение и осуждение какого бы то ни было человека.

У христианина и не должно быть «все, как у людей» — только не в субкультурной, а в нравственной и духовной области. Христиане должны быть «светом мира» и «солью земли» и жить так, чтобы у людей становилось так, как у христиан; «чтобы все видели наши добрые дела и прославляли Отца нашего Небесного» (см. Мф. 5, 13-16).

Вся беда как раз и заключается в том, что в церковной нашей повседневности у нас по большей части вот именно что «все, как у людей»…

Дмитрий РЕБРОВ, Ирина ЛУХМАНОВА

Но этим мы несколько искажаем изначальный смысл фразы. Ведь впервые ее произнес Иисус Христос, когда пытался объяснить людям, Кто Он такой.

«Вы от нижних, Я от вышних; вы от мира сего, Я не от сего мира» – говорил им Иисус.

Его современники никак не могли понять, Кто находится перед ними, и к чему Он пытается их призвать.

Когда Иисус говорил, что недолго будет с ними, и уйдет туда, куда они не смогут прийти, люди пожимали плечами и думали, что Он собирается пойти проповедовать в Грецию. Он же говорил о Своей скорой смерти, последующем Воскресении и о Небесном Царстве. Когда Иисус говорил, что пришел освободить их, то они думали, что Он пришел поднять восстание и освободить евреев от римского владычества. Он же имел в виду свободу от рабства греху. Когда Иисус говорил им о приблизившемся Небесном Царстве, они думали, что Он говорит о земном царстве Иудеев, которое восторжествует после победы над Римом.

Позже, когда Христа привели на суд к римскому наместнику Понтию Пилату, то помимо прочего, Иисус был обвинен в призыве к мятежу. На вопрос Пилата действительно ли Он провозглашает Себя Царем Иудейским, Иисус ответил: «Царство Мое не от мира сего». Услышав такой ответ, Пилат не увидел в личности Христа никакой опасности для Рима. Военного чиновника не интересовали предметы, не имеющие отношения к реальной жизни. Ведь он занимался серьезными делами и у него были проблемы совсем другого рода.

Лишь под давлением иудейских первосвященников, Пилат принял решение казнить Христа. Сам же он не видел в Нем никакой опасности.

Глубокий смысл сказанной Спасителем фразы состоит в том, что слишком глубоко погружаясь в повседневный мир, мы можем оказаться на обочине по-настоящему реальной жизни. Той, что «не от мира сего».

Родиться в рубашке

Конечно, родиться в рубашке в прямом смысле невозможно. Но иногда дети рождаются, окутанные околоплодной пленкой, ее в народе называют "рубашкой", которую дает Бог, Во многих языках подобные выражения. Чехи говорят: "родиться в кошульци (рубашке)", а поляки - "родиться в Чепкий (чепчике)". Люди верили, что это хороший знак, и Бог будет оберегать такого человека в течение всей жизни.

"Родился в рубашке", - говорят о тех, кому удалось избежать гибели или большой беды, кому везет в жизни.

Родиться под счастливой звездой

Астрологи утверждают, что судьба человека зависит от того, под какой звездой он родился. Составляя гороскопы (особые таблицы расположения звезд на небе), они предвосхищают события в жизни отдельных людей и всего мира. Одни звезды астрологи называют "счастливыми", другие- "несчастными". Выражение "родиться под счастливой звездой" означает быть успешным в жизни, не знать горя.

Нашего полку прибыло

Когда слово «полк» имело не только военный содержание, но и мирный. Означало оно "род", "народ" или "толпа". Мирным стал и фразеологизм. В народной игре-песни "А мы просо сеяли", которая появилась еще в дохристианские времена, ребята становились в два ряда (полки) и пели: "А нашего полка прибудет, прибудет". Итак, выражение "нашего полку прибыло" означает, что группа единомышленников увеличилось.

Не от мира сего

Выражение имеет евангельское происхождение. Слова "Царство Мое не от мира сего" принадлежат Иисусу Христу и означают, что его владычества установлено не законами человеческого мира, а Богом.

Впоследствии выражение «не от мира сего" приобрел несколько иное значение. Так говорят о людях задумчивых, блаженных, что сторонятся реальности, увлекаются духовным, часто пренебрегают материальным.

Глаз да глаз

С древнеукраинского языка слово "недремлющий" - значит тот, кто не спит, не дремлет. Этот древний выражение использовали некоторые писатели в своих произведениях в несколько измененном значении, например: пристальный наблюдатель. Выражение "глаз да глаз" употребляли еще в древности в церковной литературе. Старая икона с изображением ребенка Христа с открытыми глазами, лежит на ложе, называется "Недремлющее глаз".

Синонимом является "всевидящее око" - тот, кто способен все замечать, видеть, обо всем быстро узнать. Так называли Бога. "Недремлющее глаз" - это постоянный надзиратель, пристальный наблюдатель.

Не оставить камня на камне

Это фраза из Евангелия. Иисус Христос, осматривая Иерусалим, сказал своим ученикам: "придут такие дни, когда из того, что вы видите, не останется и камня на камне разрушится". На протяжении веков фразеологизм "не оставить камня на камне" приобрел обобщенного значения: полностью уничтожить все, разрушить до основания, дотла.

Не один пуд соли съесть

Люди всегда с уважением относились не только к хлебу, но и к соли, ведь без нее ни одна блюдо не будет вкусной. Соль стала мерилом дружбы, знакомства. "Я с ним не один пуд соли съел", - говорят о человеке, с которым прожили долгое время и хорошо ее изучили. Пуд - древняя мера веса, равная 16,4 кг. Врачи утверждают, что одному человеку в год нужно пять килограммов соли. Поэтому вдвоем пуд соли можно употребить где-то за полтора года. Но в фразеологизме речь идет не об одном пуд соли. А это значит, чтобы узнать человека, нужно с ней прожить много времени, испытать различных испытаний и хорошо ее изучить. Тогда можно сказать - не один пуд соли съели вдвоем.

Неопалимая купина

Фразеологизм происходит из Библии. В Ветхом Завете рассказывается о первой встрече пророка Моисея с Богом. Однажды Моисей зашел со стадами далеко от дома и был у горы Хорив. Там он увидел горящий терновый куст, не сгорал. Моисей решил подойти ближе и посмотреть, что за странность такая. И вдруг услышал мощный голос: "Моисей! Моисей! Не подходи сюда; сними обувь с ног твоих, ибо место, на котором ты стоишь, - святая земля. Я Бог Авраама, Исаака и Иакова". Бог явил Моисею чудо.

На самом деле существует такое растение, которое горит и не сгорает. Она покрыта множеством золотистых волосков, которые выделяют легковоспламеняющиеся эфирное масло. В жаркие дни летучий эфир самовоспламеняется от солнечных лучей, начинает гореть, но самом растении это нисколько не вредит - она остается целой. Поэтому и назвали ее в народе неопалимой кочками. Она является символом Божьей Матери, которую опалил огонь Божества Сына Божия. Выражение "неопалимая купина" употребляют как образное определение несокрушимости, сохранности.